Я — не инвалид!

Семья Волковых состояла всего из двух человек: матери, Марии Николаевны, и ее сына Егора, инвалида от рождения.

Личная жизнь Марии Николаевны как-то не склеилась по молодости лет, и вот когда эта молодость приобрела очертания заката, она решила родить, как говорится, для себя. Так, когда самой Марии Николаевне было уже тридцать, появилось ее единственное счастье – Егорка.

Мама Егора ничем особенным не выделялась: внешне миловидна, но сейчас уже подпортили года, по характеру спокойная и всегда нерешительная. Любому противостоянию она предпочитала отступление. Да и куда ей было противостоять? Против реальностей? На ее теплом лице часто отображались следы плохо скрываемой обиды, разочарований и тоски. Но она крепилась и на жизнь не жаловалась, прекрасно понимая, что родилась не дочерью министра или олигарха, а потому остается рассчитывать только на свои собственные силы. А каков результат усилий слабого пола в наш век, лучше всего знают сами женщины, матери-одиночки, особенно те, у которых детишки страдают каким-либо врожденным недугом. То есть рассчитывать Марии Николаевне в жизни было не на что.

Еще в эпоху своей молодости Мария Николаевна закончила столичный ВУЗ по специальности технолога чего-то, что-то связанное с пищевой промышленностью. Работа в этом направлении не часто хорошо оплачивается, зато есть всегда, что позволяет хотя бы гарантированно прокормиться. Маме Егора удалось за много лет трудовых усилий скопить некую сумму денег и рискнуть приобрести малюсенькую квартирку в далеком Подмосковье, когда вместо дома был только котлован. Риск, кончено, зато дешевле. К счастью, злосчастная участь обманутого дольщика обошла ее стороной, и дом, который обещали построить за два года, честно достроили за пять.

На сегодняшний день Марии Николаевне уже перевалило за сорок, а ее сынишке пошел аж второй десяток. Всем хорош был Егорка: добрый, честный, во всем старательный и очень способный ко всему, что ему было доступно. Не много, ведь ходить он не мог, потому всегда перемещался в инвалидном кресле. Это не могло не причинять мальчику сильнейшую, не всегда только внутреннюю душевную боль, отчего Егор очень часто впадал в глубокую депрессию.

– Мам.
– Чего, сынок?
– А знаешь, я где-то слышал, что бог наказывает людей за их грехи через их детей. Это правда?

Мария Николаевна задумалась и не нашлась, что ответить.

– Почему ты молчишь? Значит, правда? – Егор пристально смотрел на мать.
– Наверно, правда.
– А ты не можешь у него прощения попросить?
– За что?.. – несколько опешила Мария Николаевна, и сразу же опомнилась. – А, да… конечно попрошу.
– А как ты думаешь, он простит?
– Я очень хорошо попрошу.
– А говорят, что надо просить долго.
– Да, сыночек, я буду долго просить.
– Всю жизнь?
– Всю жизнь, – согласилась Мария Николаевна.

Егор задумался, еще раз взглянул на мать и тихо произнес:
– А если ты будешь просить всю жизнь, а бог простит только в ее конце, значит, и я уже буду старенький? И не успею походить, побегать, да?

В душе Марии Николаевны вновь запустились все механизмы извечного железного женского терпения, и она, без слез и жалобных восклицаний, выдавила из себя улыбку, погладила сына по голове и совершенно спокойно ему ответила:
– Как бог решит, сынок, так и жить будем. Но я очень хорошо его попрошу. А теперь иди и учи уроки.
– О-ой, опять эти дурацкие уроки! Не хочу завтра снова в интернат!
– Надо, Егорка. Иди. Я полежу, а то что-то голова разболелась.
– Не иди, а катись, – с обидой прошипел Егор и развернул руками свое инвалидное кресло.
– Егор! – сразу же подхватилась Мария Николаевна, поднявшись с дивана и присев возле сына. – Не говори так никогда! Я ни в чем не виновата, Егор! Во всяком случае, раньше. Я не знаю, за что это мне?.. Тебе… – и чуть тише добавила, – лучше бы мне.
– Мам, – по-взрослому смотрел на нее сын, – не плачь, я когда-нибудь выздоровею, и мы поедем на красивый остров. В океане. Я смогу работать, заработаю много-много денег и куплю для тебя самую красивую яхту! И целый день стану тебя на ней катать. Нет, целый год! Всю жизнь, мам!

Мария Николаевна встряхнулась, подняла на сына глаза, в которых уже давно высохли слезы, и, взглянув на него, как могла уверенно произнесла:
– А я и не плачу. С чего ты взял?
– Я слышал, ты по ночам плачешь.
– Ну… мало ли чего ты там услышал по ночам? Это мне сон плохой, значит, приснился. Быстренько учить уроки, и пора ложиться!
– Мам, а зачем их учить?
– Как зачем? – поднялась Мария Николаевна. – Чтобы быть грамотным человеком. Чтобы…
– А зачем мне быть грамотным человеком? У меня от этого ноги выздоровеют? Скажи честно, выздоровеют?
– Нет, сынок, от этого не выздоровеют, – не стала лгать Мария Николаевна.
– Значит, я никогда не пойду? Всю жизнь проведу в этом проклятом кресле?
– А вот здесь ты не прав! – достаточно резко заявила мама Егора. – Обязательно пойдешь! А когда это случится, ты должен быть уже грамотным человеком! А то у нас и полноценных инвалидов хоть отбавляй. А ты не инвалид, сыночек. Ножки – ничего, они обязательно выздоровеют! Нужно только верить! Всегда нужно верить! Иди.
– Не иди… – Егорка неожиданно осекся, виновато взглянул на мать и пожалел о начатой фразе. – Прости, мам. Пойду я учить эти уроки.
– Давай, солнце мое.

Егор начал руками вращать колеса своего кресла, и оно повезло его в сторону двери. Мария Николаевна стояла и смотрела вслед сыну таким взглядом, от которого у обычных людей градом хлынут слезы, а у подобных матерей даже бровь не дернется.

. . .

На одном из комбинатов пищевой промышленности Мария Николаевна трудилась лаборантом, стараясь изо всех сил угодить начальству и главному инженеру, которые подбрасывали ей постоянный дополнительный заработок. Она часто выезжала на иные производства, в том числе и в другие города, выполняла то, что ей поручали, и руководство ценило ее за это. А самое главное и единственное положительное в ее одиночестве оставалось то, что Мария Николаевна почти всегда могла срочно выехать на любое профильное производство. Ведь мужа у нее не было, а сына она вынуждена была отдавать на всю неделю в интернат для детей-инвалидов, где тот учился и жил, мечтая только об одном счастье, что следующие выходные обязательно наступят. Только вот уж слишком долго они наступали и как миг пролетали.

Геннадий Максимович, тот самый главный инженер, был тайным любовником Марии Николаевны. Настолько тайным, что об этом знал весь комбинат, но, уважая и ее саму и материнскую беду, все делали вид, что не знали. Другим приписывали в кулуарных сплетнях то, чего и в жизни не было, а за Марией Николаевной и Геннадием Максимовичем ничегошеньки не замечали.

Геннадий Максимович давно женат, что вполне естественно, но его семейная жизнь была слишком серой, что еще более естественно, а дети уже взрослыми. А Мария Николаевна в редкие минуты тайных уединений дарила ему столько ласки и тепла, на которое способна была лишь женщина, переживающая и страдающая в жизни столько, сколько сама Мария Николаевна. Они оба были уже в возрасте, у каждого за плечами чего только не осталось, порой такого, что лучше и не оглядываться.

– Маш, ты опять с утра вся не своя?

Геннадий Максимович зашел в лабораторию, и две другие сотрудницы под предлогом «покурить» тактично оставили их наедине.

– А, я же забыл, что сегодня понедельник, Маш… – он, осторожно оглядываясь, слегка, но тепло приобнял ее.

Мария Николаевна лишь ненадолго уткнулась в его грудь носом, задержала дыхание и, стиснув губы, резко отстранилась.

– Маш, ты чего?..
– Вдруг войдут.
– Ну и пусть входят.
– Гена, мне нечего терять, кроме сына инвалида. А у тебя семья. Зря мы все это.
– Семь-я-а… – скривился Геннадий Максимович от одного упоминания его семейности.
– Не надо, Гена. У тебя прекрасная семья и дети.
– Маша, но я не виноват…
– Конечно. Знаешь, как он сегодня обернулся, выглянул из-за санитарки, а потом так от обиды впечатался спиной в кресло, что у меня чуть сердце не разорвалось. Извини, Гена. Давай свои образцы.
– Маш, хм, а знаешь, ты очень сильная.
– Очень… – с нескрываемой иронией повторила Мария Николаевна.
– Правда. Вот, держи. – Геннадий Максимович протянул конверт с деньгами.
– Что это?
– За твою последнюю поездку.

Мария Николаевна приоткрыла и не поняла, почему так много.

– Не много, – опередил главный инженер. – Продукция без сертификатов проходила, поэтому все довольны. Особенно ее качеством и твоей скоростью. Тамошний директор просил лично тебя благодарить и половину добавил сам. Так что бери, Мария Николаевна.

Она убрала деньги в боковой карман рабочего халата.

– Кстати, – продолжил Геннадий Максимович, – ты последний раз говорила, что хочешь квартиру поменять. На Москву?
– Да, как-то надо накопить. Часть кредитом добрать. Егорка уже взрослый становится. Чем он в нашей дыре заниматься будет? А в Москве сможет выучиться. Вон, там все больше и больше для инвалидов-колясочников обустраивают.
– Маш, квартира в Москве, даже в самых вшивых районах, стоит знаешь сколько?
– Знаю. А у меня есть варианты?

Их разговор прервали вернувшиеся сотрудницы, вошедшие без всякого стеснения, тем самым лишний раз подчеркивая, что они ни сном, ни духом.

– Так, Мария Николаевна, значит… – начал нарочито-деловито давать ЦУ главный инженер.

В следующий раз, когда эти же сотрудницы снова курили в туалете, между ними состоялся короткий диалог.

– И что она в нем нашла? – глубоко затягиваясь, произнесла одна из них.
– Деньги. Он помогает ей.
– Ну, разве что только это.
– А почему бы и нет? Я вон последний раз полгода встречалась со своим, так он, уходя, даже посуду, которую покупал, забрал, паразит. Столько нервов мне вымотал.
– Да… пусть и не красавец главный инженер, а при деньжатах. И отпрысков своих за бугор учиться отправил, женушку не обижает и любовнице подкидывает неплохо.
– А ты откуда такие подробности знаешь?
– Не важно. Главное, что знаю.
– Зря ты так. Максимыч – нормальный мужик, хоть и с пузом и совсем не красавец. Он добрый. К женщине хорошо относится.
– Еще бы он к ней плохо относился!
– Не пользуется на халяву, я хотела сказать.
– Да, согласна. Сама бы к нему в любовницы подалась, если б и мне что перепало. Как думаешь, на меня у него еще сил хватит, а? Мне много не надо: кредит за машину погасить да ремонт доделать, и на том спасибо.

Подруги по-доброму посмеялись, а после одна из них добавила…
– А Машку жалко.
…и другая согласилась.

Этих сотрудниц, давних подруг, работающих вместе с Марией Николаевной, звали Инесса и Раиса. Им обеим чуть за тридцать, одна разведенная, другая уже дважды, у одной намечалась новая семейная жизнь, ее подруга пока что оставалась ветром в поле и мечтах. Инесса воспитывала дочь и кандидата в мужья. Дочь Раисы воспитанию не поддавалась, чем доставляла матери много головной боли и вечные нервы. Но история совсем юных героинь обходит стороной до их культурного совершеннолетия.

Ближе к выходным между Марией Николаевной, Инессой и Раисой в конце рабочего дня состоялся задушевный разговор.

– Мария Николаевна, что-то домой не торопитесь, – откидываясь на спинку офисного кресла и натирая ладонями уставшие от компьютера глаза, заметила Инесса.

Обе молодые женщины к Марии Николаевне относились с должным уважением, потому обращались к ней всегда по имени-отчеству, будто она не на десять с небольшим лет их старше, а на целое поколение. Не последнюю роль в этом моменте сыграл и главный инженер, всегда сам так обращавшийся, тем самым неосознанно подчеркивая, что иначе быть не может.

– Поработаю еще, позже пойду, – отвечала Мария Николаевна.

Как правило, в четверг она всегда засиживалась на работе до позднего вечера, дабы вернуться домой и сразу лечь спать. Потому что завтра пятница, и мама Егора начинала считать часы со своей стороны, а Егор и минуты – со своей.

– Мария Николаевна, – обратилась Раиса, – а вы не могли бы намекнуть руководству, что неплохо и премию мне выписать. Хотя бы маленькую. Я столько сделала помимо того, что требовалось, а им как так и надо.
– Хорошо, Раечка. Но я не уверена, что меня кто-то послушает. Но я постараюсь.

Мария Николаевна сделала вид, что обращаться ей совершенно не к кому, и Раиса все поняла как надо.

Девушки собирались уходить, но все же задержались, заговорив о детях, каждая о своих.

– Не могу, моя Танька меня с ума когда-нибудь сведет! – жаловалась Раиса. – Вообще не слушается! Чуть не по-её – сразу в истерику, и не остановить!
– Ремня ей всыпь – остановится, – заключила Инесса.
– Ты что? Нельзя детей бить, – возмутилась Раиса. – Им нужно разрешать все, пока они маленькие.
– Тогда не жалуйся. Жди, когда она тебе на голову сядет.
– Уже.
– Это только цветочки. У меня последний раз, когда к вам в гости заглянула, у самой терпения не хватило смотреть на ваши причуды друг перед дружкой, – Инесса придерживалась более жесткий взглядов относительно воспитания детей, но только на словах. Ее собственная дочь, Лена, недалеко отошла от дочери ее подруги.
– Ну, знаешь, твоя Ленка тебе тоже такие концерты порой закатывает. Я видела.

Женщины достаточно хорошо относились друг к другу, потому не обижались, когда одна вмешивалась в детско-воспитательные темы другой. Почти не обижались. Внешне. Лишь изредка кто-то из них так ущипнет словами подругу, что та после выжидает своего удобного случая для ответного щипка. А так они оставались друзьями.

– Мария Николаевна, завтра сыночка домой забираете? – Раиса.
– Ага! – просияло лицо мамы Егора.
– Здорово! – поддержала Инесса.
– Да. Вот сижу, время тороплю.

Во время разговора заварили чай, обсудили все насущные и немного наболевшие проблемы. Затронули, точнее не могли не затронуть и Егора, его будущее, ведь он уже был не ребенком, а подростком.

– Мария Николаевна, – Раиса, – но ведь у нас в стране сейчас с детьми с ограниченными возможностями дело обстоит не так плохо, как раньше. Для них все стараются делать.
– Ага! – возмутилась Инесса. – Держи карман шире! Сделает наше государство что-нибудь хорошее для таких детей! Это только для показухи, по телеку чтобы прокатить!
– Не совсем так, девочки, – спокойно отвечала Мария Николаевна. – Социальные службы действительно многим нам помогают. Егор постоянно ездит в специализированные санатории, абсолютно бесплатно. Медикаменты выписывают с большими скидками, а некоторые тоже бесплатно, потому что я мать-одиночка. Доплата у меня имеется, не бог весть какая, но лучше, чем ничего. И на том спасибо.
– Вы, Мария Николаевна, просто очень мягкий человек, – Инесса, – поэтому никогда ничему не возмущаетесь.
– А есть смысл?
– Конечно.
– Возмутиться Инеске всегда приятно. Особенно не по делу, – чуть щипнула Раиса за наезд подруги на свою непослушную дочь.
– А ты, типа, всегда помалкиваешь у нас, – безобидным был ответ.
– С креслом только проблемы небольшие, – продолжила Мария Николаевна. – Вот, думаю, может, к какому-нибудь депутату сходить.
– А что с креслом? – не поняла одна из подруг.
– Оно самое дешевое, совсем неудобное. А хорошее стоит очень дорого.
– Так, может, в благотворительные организации обратиться? Пусть деньгами помогут.
– Ходила уже. Обещали посодействовать. Но к ним столько людей с разными бедами обращаются.
– Наш комбинат может приличную сумму собрать.
– Неудобно как-то.
– Что значит неудобно? Повесим внизу объявление, и кто сколько сможет, пусть несут. А он у вас чем-то занимается еще? Помимо школы?
– Егор-то? – переспросила Мария Николаевна.
– Да.
– Рисовать пытался. Не понравилось. Книги больше читает.
– Вон, инвал… извините, люди с ограниченными возможностями олимпиады выигрывают, – Раиса.
– Паралимпиады, – поправила Инесса.
– Пусть паралимпиады. Главное, они в жизни такой успех имеют. На их лицах столько радости, когда по телевизору показывают, будто… ну, я не знаю, как сказать.
– Все это так, девочки, – соглашалась Мария Николаевна, – только в наших краях для таких детей и подростков толком ничего нет. А возить в Москву я возможности не имею. И вообще, Егорка очень закрытый мальчик. Он старается ни с кем не общаться. Как будто боится этого мира. Поэтому, даже если бы у нас и была какая-нибудь спортивная секция для детишек-инвалидов, не думаю, что смогла бы его уговорить туда пойти. Да и как? Но у них в интернате много разных дополнительных занятий. Правда, он и там пытается почти всего избегать.
– Да?..
– Ага, – Мария Николаевна хотела добавить, что одна из нянь постоянно ей говорит, что Егор порой по ночам, когда все спят, переберется на свое кресло, уедет по коридору, забьется в угол и подолгу тихо плачет, пока кто-нибудь не появится. Но не решилась это произнести вслух. Как и то, что ее сын очень часто сидит около окна и смотрит на проходящих мимо людей. Часами напролет на них смотрит. Очень выразительно и всегда молча.

. . .

Жизнь детей и подростков в интернате для инвалидов ничем вроде бы особенным не отличалась, разве что все дети были, немного образно выражаясь: кто не слышит, кто не ходит, кто не видит, у кого руки не работают. Нет, конечно же, данный интернат имел свою узконаправленную специализацию, но кому от этого легче? Не важно, какой диагноз у всех этих детей, главное, чтобы их каждый день наблюдать, жить и работать с ними, ежедневно приходя и уходя в мир здоровых и полноценных людей, могли только люди, имевшее очень доброе сердце, либо не имевшие его вообще. А во всем остальном – дети как дети. Кто-то слабый, другой сильный, иной вредный, или попросту молчун. Как Егор Волков, к примеру.

Практически ко всем детям-инвалидам в интернат приезжали родители, родственники, как близкие, так и не очень. К Егору, как раз, мама в обычный вечер старалась не появляться. Уж больно тяжело ее сын приходил в себя, и всегда после не спал ночь. Относительно ночи, которую затем проводила Мария Николаевна, лучше вообще не говорить. Поэтому она приняла единственное правильное, хотя и очень болезненное решение: терпеть до вечера пятницы, а в воскресенье всем видом демонстрировать сыну максимально приподнятое настроение по любому поводу, чтобы тот набрался сил перед следующей неделей. Мария Николаевна старалась больше улыбаться, иногда даже смеяться, зачастую не отвечая на вопросы Егора, потому что ком в горле не всегда давал возможности говорить.

И вот последнее время к одной из девочек-инвалидов вместе с родителями стала приезжать ее двоюродная сестра. Она была полностью здорова и очень красивая. Когда она улыбалась, а улыбалась она почти всегда и даже здесь, от нее нельзя было оторвать глаз. И если бы не данное, не очень радостное заведение, то, видя небесную улыбку Эльмиры и слыша ее задорный смех, можно предположить, что мир – одно большое счастье, в котором нет места бедам и слезам.

И для Эльмиры мир таким и выглядел. Неизвестно почему, это в принципе и неважно, но девочка очень рано проявила черты некоторой детской циничности. Если только детской. Она жалела лишь свою сестренку, потому часто сюда и приезжала, так как в ее понимании сестренка совершенно незаслуженно была прикована к инвалидному креслу. И эта вопиющая несправедливость, совершенно непонятно откуда свалившаяся, никак в голове Эльмиры не укладывалась. А вот на других детей девочка-подросток смотрела не более чем от любопытства. И то, особого внимания на них не обращала, даже если ее кто-то о чем-то и спрашивал.

Вполне естественно, что частые визиты Эльмиры в дом инвалидов приковывали внимание других детей. Особенно подростков, и еще более особенно – мальчиков. Девочка не только очень красивая, но еще всегда ярко и изыскано одета. То она в платьице воздушном, словно принцесса, то в джинсиках модных, подчеркивающих ее уже вполне взрослеющую фигурку, о чем сама Эльмира прекрасно знала и умела выгодно подать, то в шортиках беленьких, невероятно хорошо сочетающихся с блузкой и ее длинными каштановыми волосами. Явно девочка росла модельной внешности.

Не мог от Эльмиры оторвать глаз и Егор, что вполне логично. Он всегда, когда она приходила, под любым предлогом появлялся и ездил туда-сюда вдоль длинного коридора, спрашивая медсестер совершенно ненужные вещи. Особенно Егор волновался, проезжая совсем рядом с Эльмирой, аромат от которой, казалось, мог опьянить любого.

Вот и в этот раз, когда к девочке-инвалиду приехали вечером родители, и конечно же с Эльмирой, Егор сразу заслышав ее задорный смех, выехал навстречу. Мама Эльмиры сама была женщиной эффектной, поэтому немудрено, что и дочь в нее пошла. Да и папа не отставал. Но говорят, что одно счастье не приходит. Потому другая их дочь была здесь постояльцем.

И вот сегодня Эльмира явила себя особенно неотразимой. На ней были надеты именно те беленькие шортики, яркая блузочка, а прямые каштановые волосы придавали ее образу особый шарм. Взгляд, карие глазки с эффектными ресницами и великолепными природными линиями бровей – все это лишний раз напоминало, что растет красавица.

Егор остановился, больше машинально, и почему-то не мог оторвать глаз от красивых, не совсем уже детских ног девочки. Он переводил взгляд от ее модных туфелек на высоком каблучке до колен, выше, и обратно. Нет, сторонний наблюдатель может подумать нехорошо, только если он морально болен. Нормальный же человек уловит истинные мысли и переживания Егора. Тот знал, на что смотрел, и не понимал того, чего никак постичь не мог.
За что?

– Ну, проезжай, чего встал? – обратилась к нему серебристым голоском Эльмира, пробуждая будто ото сна. – Проезжай!

Егор отъехал и дал возможность пройти принцессе.

А вскоре совсем уехал. В темный угол.

Но в этот вечер он не плакал, а долго смотрел на свои ноги, ощупывал их, вспоминая невероятно красивые ножки Эльмиры, их светлую, шелковисто гладкую кожу, природной красоты линии, и вновь ничего не понимал.
За что?

. . .

Наступили выходные и, пытаясь уловить радость последних солнечных дней, Мария Николаевна решила отправиться с сыном на природу. Обычно в таких случаях она звонила одному знакомому, у которого имелся старенький микроавтобус, чтобы тот отвез их куда-нибудь в лес, а через несколько часов забрал обратно. Но сегодня свои услуги предложил Геннадий Максимович. Он в очередной раз вдрызг рассобачился с женой и теперь не знал, куда деть кошмарные выходные.

– Гена, но мы ведь в твою легковую машину не поместимся.
– Не проблема. Возьму джип у друга.
– Не надо. Неправильно это всё.
– Почему неправильно, Маша? И вообще, я… соскучился.
– Гена, у нас не получится в этот раз свидания. Я с сыном буду.
– А я разве против? Нет, что не будет свидания, конечно, я не «за». Но… хм… короче, меня с собой берете?
– Тебя?..
– А что? Разве я не понравлюсь твоему Егорке? – улыбался Геннадий Максимович.
– Ну почему не понравишься? Я так не думаю. Но все равно, зачем, Гена?

Он задумался на полминуты, а после уверенно заявил:
– Маш, я и сам не знаю зачем. Но так хочу и точка. Берете?

Мария Николаевна уступила в обычной своей манере.

В столичном регионе осень, как правило, наступает достаточно рано, порой даже в августе. И вот в последние теплые деньки уже почти неделю было пасмурно и дождливо. Но в выходные, будто по заказу, – солнце, чистое небо и совершенно безветренно! Просто божественная погодка выдалась!

Геннадий Максимович на стареньком джипе своего приятеля подъехал к дому Марии Николаевны. Подниматься не стал, позвонил по телефону. Спросил, нужна ли его помощь, получив сто раз в ответ, что не нужна, стал дожидаться у подъезда.

Он почему-то сильно нервничал, непонятно по какой причине переживал. Хотя как сказать, непонятно. За минут пятнадцать, пока Мария Николаевна с сыном собирались и спускались, он выкурил сразу две сигареты. Обычно Геннадий Максимович курил крайне редко, если выпьет немного или просто за компанию, но сейчас конкретно пробило на табак.

Дверь подъезда открылась и, оставив сигарету, он бросился встречать.
– Привет, Егорка! – Геннадий Максимович сделал вид, что сто лет того знает, и протянул руку. – Как твои дела? Давай-ка я тебе помогу! Стой, Маш, стой! Мы сами!

Егор смотрел на маминого знакомого и не мог понять, зачем он здесь. Нет, не ревновал. Пока не ревновал. Но зачем? Ведь их прекрасно возил тот захудалый живчик старикан, с ним можно было поболтать о том, о сем, а этот дядя иной. Совсем иной. Что-то странное в нем заметил Егор, незнакомое.

– Егор, ты почему молчишь и не здороваешься? – как могла строго спросила мать.
– Здравствуйте… – неуверен оставался голос мальчика и наблюдателен его взгляд.
– Ничего-ничего! Он сейчас адаптируется! Правильно, Егор?

Повышенная, несколько необычная веселость Геннадия Максимовича смущала Марию Николаевну, и она сильно пожалела, что согласилась на совместную прогулку. Совершенно она не могла ожидать такой реакции от сына. Он что-то заметил, чего-то свое уловил. А вдруг это то, что ему знать совсем не нужно. Категорически не нужно знать.

Мария Николаевна хотела отменить мероприятие, но Геннадий Максимович с большим усилием все же убедил всех ехать на природу. Они усадили мальчика на заднее сидение джипа, коляску его запихнули в багажник.

– Какая же огромная машина! – подивилась Мария Николаевна.
– Мой друг – рыбак заядлый и охотник-мазила!
– Кто?
– Охотник плохой, но пострелять любит. Вот для таких целей и держит огромный джип. Да он старенький, совсем недорого стоит, – пока еще не знал, о чем говорить, Геннадий Максимович.

Он хотел, чтобы Маша села с ним рядом на переднем сидении – до мужиков подобные вещи частенько вовремя не доходят, и дело не в инвалидности ребенка, а в первом с ним знакомстве, – но она благоразумно отказалась и разместилась рядом с сыном.
– Ну, хорошо, – согласился Геннадий. – Сиди там, если так удобнее.

Егор еще более подозрительно посмотрел на малознакомого дядю, и у него явно начало пропадать желание куда-либо ехать.

Но было поздно. Они тронулись.

– Мы быстро, сынок, чуть-чуть нас дядя Гена покатает, и домой. Смотри, какая прекрасная сегодня погода. Нельзя дома сидеть.
– Можно было и здесь, в сквере погулять.
– Егорка! – вступил в их разговор дядя Гена. – В сквере вы можете каждый день гулять. А я вам сейчас такие места покажу!

Егор снова ничего не ответил и продолжал подозрительно посматривать на мать. Мария Николаевна руку сына в свои, как бы передавая, что все хорошо, не надо волноваться, но сын неожиданно выдал:
– Ладно! Гулять, так гулять! Везите нас, дядя Гена, куда хотите!

Это был чуть ли не крик отчаяния. Такого отчаяния, уловить которое стороннему наблюдателю сложно, потому как выкрикнувший эти слова мальчик в жизни был настолько замкнут, что он вообще редко громко говорил. А тут…
– Егор… – мать.
– Правильно! – дядя Гена. – Свой в доску парень! А ты говоришь, мать: «Неразговорчивый! Необщительный!» Классный мужик ты, Егор! Мы с тобой подружимся!

Геннадий Максимович взял несколько неправильную, отчасти некорректную линию поведения. Но не потому, что он был настолько неделикатен, а лишь по причине собственного двойного волнения. Первое, ставшее уже обыденным, волнение, а точнее сплошные нервы – это его жена и семейная жизнь с ней. А второе… Второе было гораздо более тонким – Маша. Мария Николаевна. Которая явно взяла курс на разрыв отношений. Это и отношениями было сложно назвать, и тем более поэтому взяла. Она решила полностью посвятить себя сыну, и если уж не дал бог в жизни личного счастья, значит, так тому и быть. А прятаться урывками с чужим мужиком ей никак душу не грело. Она бы так давно и сделала, но только сам Геннадий Максимович, при всей своей внешней не особой привлекательности, был человеком очень добрым внутри и мягким. Он никогда ее не торопил. Поговорит по душам, обогреет, создаст уют, пусть даже сиюминутный, а после…

И все это выглядело очень естественно, более чем естественно. Ведь не одна Мария Николаевна работала на комбинате, а у главного инженера водились лишние деньги, и он мог позволить себе иной раз существенную помощь понравившейся ему женщине. Но к Маше его тянуло. Это – не любовь. Совсем иное, словами сложно объяснимое. Но тянуло. Он хотел быть с ней, но ни при каких обстоятельствах не стал бы с ней жить. И дело не в ее сынишке-инвалиде. Они разные. Слишком разные. Радость тайных встреч Геннадий Максимович находил с Марией Николаевной лишь в минуты дикой собственной усталости, когда ему самому нужно было спустить пар от закипевшей реальности. А в обычном своем состоянии он громогласен, редко сдержан, всегда деятелен, и покой не переносил. И как только тот появлялся, покой, он сразу всё рушил. И вот когда уставал вконец, тогда-то и начинал обхаживать Марию Николаевну. В один день – немного ласковых слов, в другой тортик всем в лабораторию занесет, в третий еще что-нибудь придумает, после подвезет домой, а там и… она же тоже не железная. Хватает Марии Николаевне, где быть железной.

И вот сейчас, пока Геннадий Максимович вел машину, ему никак не удавалось унять сильное внутреннее беспокойство. Не мог он не понимать, что это совершенно разные вещи – тайная любовница и ее семья. Одно дело – встречи, и совсем другое – знакомство с ребенком. Одна встреча еще ничего, но если состоялась первая, скорее всего, последует вторая, третья… А вдруг мальчик к нему потянется? Пока, конечно, на это вряд ли похоже, но тем не менее. Что тогда? Пять-десять встреч, и ребенок постороннего дядю начнет воспринимать как свою защиту в этом мире, так сильно недостающую ему отцовскую заботу. Детский разум мгновенно за такое хватается, особенно мальчишеский. Оторви его потом.

Обо всем об этом Геннадий Максимович сейчас не думал, он попросту продолжал ловить себя на мысли, что никак не может успокоиться. Как раз об этом в эти молчаливые минуты размышляла Мария Николаевна, еще раз сильно жалея о своем опрометчивом шаге.

Но, как бы там ни было, они приехали. Места были, как и обещал дядя Гена, поистине красивейшими. Речка, лес, поле, птицы, солнце и чистое-чистое небо над головой. Такое чистое, что кажется, будто во всей жизни не может быть места для малейшего пятнышка разочарований. Но таких мест и пятен всегда было и, к сожалению, будет с лихвой. Не нарушилось бы жизненное равновесие невзначай.

– Егор! Мы приехали! Как тебе здесь?!

Геннадий Максимович бодро вышел из машины, быстро обошел ее, и хотел было помочь извлечь мальчика наружу. Но Мария Николаевна его сразу упредила.

– Не надо, Гена. Я сама. Достань лучше коляску из багажника.
– О, точно! Момент!

Мария Николаевна стала неким барьером между сыном и дядей Геной, все время разгораживая их, пока гуляли. И благодаря этому естественному барьеру Егору стало немного спокойнее. У него даже проявился интерес к дяде, которого мама так упорно от него загораживала. Пару раз дядя Гена попробовал обойти Марию Николаевну, чтобы сблизиться с Егором, что-то показать, чего-то спросить, но путь ему вновь преграждался. Все это оставалось внешне практически незаметным, но чувствовалось более чем.

Наконец они нашли подходящие приемлемые позиции и продолжили наслаждаться природой, нагуливая аппетит. От свежего воздуха Егора разморило, и он задремал, накрытый теплым пледом. Тем моментом решила воспользоваться Мария Николаевна.

– Гена, я думаю…
– Не надо, Маша. Давай не будем портить такой прекрасный день.

Мария Николаевна вновь отступила, но разговор надолго не отложила.

Когда Егорка проснулся, то не только он, но и все остальные были страшно голодными, чему особенно способствовал носораздирающий запах скворчащего на углях шашлычка.

– М-м!.. Сейчас целиком барана съел бы! – буркнул, будто от обиды на собственный голод, Егор.
– Кафешка! Идем? – предложил дядя Гена, и никто не смог найти в себе сил отказаться.

И только теперь, за столом, когда все блюда, принесенные дядей Геной, были невероятно вкусными, смотрелись сказочно аппетитными, сильно проголодавшийся Егорка мог пойти на первый пробный контакт. Он уплетал за обе щеки и был невероятно доволен.

– Спасибо, дядь Ген! Такой вкусный шашлык!
– Не стоит, Егорша! Давай, еще! Мужик должен много есть!
– Нет, больше не могу. Не лезет.
– Тогда пей сок. Я тебе томатный принес, как ты и хотел.
– Спасибо, – Егор о чем-то своем задумался. – А почему мужик должен много есть?
– Как почему? Чтобы быть сильным!
– Да?..
– Да.
Мария Николаевна снова напряглась.
– Тогда мне много есть не обязательно, – вдруг заключил Егор.
– Почему? – дядя Гена.
– Зачем мне сила?

Все замолчали.

Теперь мама Егора мечтала, чтобы как можно быстрее закончился этот день, а завтра у нее будет еще один выходной, который она проведет только со своим сыном, и никто, никто ничего не скажет невпопад.

Она уже считала минуты до того момента, когда нужно собираться обратно. Но совершенно неожиданно для всех вечер только готовил свои сюрпризы.

Егор уловил глубоко подсознательным чувством ту доброту, с которой дядя Гена относился к его маме, несмотря на внешнюю некую несопоставимость. Он, конечно же, не понимал этого, но внутри ему стало как будто бы легче, и он расслабился. Пару раз улыбнулся Геннадию Максимовичу, тот ответил взаимностью, и мальчик начал задавать вопросы, ответы на которые его интересовали мало. Егорке страшно захотелось поговорить, пообщаться с совершенно посторонним человеком. На равных побеседовать. И не просто с человеком, а со взрослым дядей, сильным, уверенным в себе. Вот только одна странность наблюдалась в близком приятеле мамы, да и не только в нем – умея ходить, он почему-то почти всегда ездит на машине! Невозможно такое понять в людях, умеющих ходить!

– Дядь Гена, а вы с мамой вместе работаете?
– Да.
– Это хорошо.
– Я тоже так считаю.
– Очень хорошо.

Мария Николаевна почувствовала, что сын о чем-то ином подумал, потому спросила:
– Почему хорошо, сынок?
– А что плохого? – встрял Геннадий.
– Постой, Ген.
– Хорошо, когда тебя окружают чужие, но сильные и добрые люди, – ответил Егор. – Так сразу спокойно делается. Даже улыбаться хочется.

Дальше разговор между дядей Геной и Егором принял наконец вполне естественный характер. Они ехали и болтали бог весть о чем. Что в голову приходило. И вот пришла такая мысль дяде Гене:
– Егор, а ты чего больше всего любишь?
– Я?.. Даже не знаю. Чего люблю – то не могу. А что могу – почти ничего не люблю, – тоном на угасание ответил Егор.
– Ну, а вот если подумать, чего бы ты хотел? Из того, что можешь?
– Не знаю. Читать я умею. С уроками справляюсь. Хор у нас организовали в интернате, вот его я точно терпеть не могу.
– Хор? Это когда выть заставляют?
– Гена! – строго сказала Мария Николаевна.
– Да-да! – резко поддержал Егор. – Правильно, дядя Гена! Это когда выть заставляют!
– Не выть, а петь! – стояла на своем Мария Николаевна. – Между прочим, это очень здорово, когда красиво поют!
– Вот именно, – Геннадий Максимович. – Когда поют, а не пытаются красиво выть.

Между ним и Егором установилось теперь полное взаимопонимание, и оба были этому рады.

– Ничего подобного! Петь – это всегда очень красиво! – Мария Николаевна.
– Вот у меня дочь когда-то ходила в музыкальную школу, – развивал тему Геннадий Максимович, больше даже для того, чтобы удержать ту связь с Егором, которую они кое-как нащупали. – А потом жена засунула туда и сына. Ой… – он осекся.
– И что дальше? – вновь Мария Николаевна, стараясь проскочить сей момент.
– Дальше?.. А дальше его тоже заставили ходить на хор. А там обалдуй работает, учитель выть, которого на комбайн лучше посадить! Или вместо лошади запрячь и землю пахать! Вот тогда от него была бы настоящая польза людям. На него смотреть тошно, не то что подвывать за ним!
– Значит, дело не в умении петь. Просто человек не очень симпатичен.
– Не очень симпатичен – симпатично еще сказано. Нет, Маша, дело в том, что нормальный мужик учителем пения работать не пойдет. Вот спроси меня, кем я работаю? И представляешь, я отвечу – учитель пения. Черт, самому даже смешно.
– Категорически с тобой не согласна, Гена! Категорически! Я очень люблю, когда человек поет! Между прочим, наш учитель пения – лауреат! Международный!
– Ой-ой! Знаю я таких международных! Пяток участников из бывших союзных республик – и вот тебе уже международный конкурс. Любой выиграет, и сразу лау-ре-ат! Международный! А тебе, Егор, петь нравится?
– Петь я не люблю, – спокойно и уверенно ответил Егор.
– Тогда тебе, Мария Николаевна, самой надо пойти учиться петь, – заключил Геннадий Максимович.
– Мне-то еще зачем?
– Ну как же? Ведь тебе нравится, когда поют, вот ты и пой. Зачем других заставлять? Вообще я заметил, Маш, что мы очень часто заставляем чего-то изучать наших детей, только потому, что нам самим это нравится. И давай им внушать, как это здорово. А надо им это или не надо, мы даже думать не хотим. Ну, вот зачем Егору этот дурацкий хор? Какой прок от него будет в жизни, от хора? Он куда петь пойдет?
– Для общего развития.
– Нет. Не согласен. Ничего не надо делать для общего развития. Десятка жизней не хватит, чтобы везде «по общему» развиться. Изучать нужно в первую очередь то, чего крайне необходимо, а не в общем. Вот ты зачем по своей профессии пошла учиться? Зачем?
– Я не думала об этом.
– Думала. Просто не помнишь.
– Гена, хватит этой философии. Отвези нас, пожалуйста, домой.
– Конечно. Уже туда и едем. Так я вот тебе скажу, Мария Николаевна, зачем ты пошла именно по этой специальности.
– И зачем же?
– Потому что в любое время, какой бы кризис в стране ни случился, наша продукция всегда востребована. Она всегда будет на прилавках магазинов. Потому что это товары первой необходимости. В еде. А значит, и специалисты твоего профиля также всегда останутся трудоустроены. Одни комбинаты закрываются, другие открываются, но чтобы их вообще не стало – невозможно. Вот ты и обеспечила себе пусть скромный, но гарантированный доход в жизни. А почему ты не училась петь, если тебе так нравится? Для общего развития.
– До пения мне было, – немного с обидой отвечала Мария Николаевна. – Поучись в нашем институте, поживи в общаге. Так запоешь!
– Видишь?
– По-твоему, Гена, выходит, что каждый должен думать примитивно. Учить только то, после чего возьмут на работу.
– Не только. Но в первую очередь. Школьные уроки сына ты же на первое место ставишь? А развлечения потом. Это жизнь, Маша. Самая что ни на есть примитивная жизнь.
– Дядя Гена, а у вас и сын есть, и дочь?
– Да, Егорка. Уже взрослые.
– И жена?
– Хм… и же-на… есть… Так чего бы ты хотел изучать, Егор? Помимо школьных предметов. Те и захочешь – не убегут.
– Я?.. А что интересного можно изучить?
– Много, Егор. Поверь, очень много. Даже при всех «но». Ты понимаешь меня.
– Понимаю.
– Например, можно стать гроссмейстером.
– Кем?
– Шахматистом. Мирового класса. Тебя будет знать и уважать весь мир. И совершенно неважно, ты уж меня прости, стоишь ты или сидишь.
– Шахматистом? Это интересно. А еще кем?
– Ученым.
– Каким?
– Разным.
– Любым, – поправила Мария Николаевна, переставшая наконец волноваться за сына и его общение с дядей Геной. Кажется, они все лучше и лучше нащупывали общий язык.
– Например, математиком. Вон этот, Эйнштейн, или как там его? Недавно. Наш. Какую-то нереальную теорему доказал, так ему то ли Нобелевскую премию выписали, то ли какую-то другую, но тоже крутую. А он, нехороший человек, от нее взял и отказался.
– Почему нехороший? – Мария Николаевна. – Просто этот человек другими измерениями живет. Я очень хорошо его понимаю. Хороший он человек.
– А вот и не угадала. Такой умный, теорему мировую доказать смог, а по такой ерунде мозгов не хватило.
– По какой такой ерунде?
– Он деньги почему не взял?
– Потому что не жадный! Для него деньги – не главное! Он математик, а не рвач, Гена!
– Зачем же сразу рвач? Он кому деньги оставил? Неизвестно? А так бы взял их и, коли не жадный, отнес бы в любой дом-интернат, – Геннадий Максимович хотел сказать для инвалидов, но воздержался. – Тогда бы он умным был. А так, типа выщелкнулся, видите, мол, какой я.
– Ерунду говоришь, Гена! – отвечала Мария Николаевна, хотя внутри во многом соглашалась.
– А кроме математики чего еще можно учить интересного? – стоял на своем Егор. – А то это все так скучно.
– Физика.
– Ой, нет, – отвернулся Егор и уставился в окно, будто «физика» уселась рядом.
– Химия!
Егор еще сильнее скривил физиономию, наверное, и «химия» подсела.
– Тогда уж лучше математика. Или в крайнем случае – физика.
– А у тебя же еще химии и нет, наверное?
– А еще? – интересовался Егор.
– Еще?.. – призадумался дядя Гена, продолжая вести машину. – Еще… Вот! Знаю, чего еще!
У Егора загорелись глаза.
– Компьютер!
– Компьютер? – Егор.
– Компьютер! Знаешь, в какой цене сегодня хорошие программисты? Только не эти, самоучки, хотя многие из хороших тоже самоучки, а настоящие профессионалы? В наш век компьютер и интернет – это все! Весь мир! Без этого никуда! Будь я помоложе, сам бы такую профессию выбрал. А так постоянно приходится кого-то просить. Сам-то я с этой техникой не на «ты».
– Хм… интересно. Но я умею на компьютере печатать. Иногда в интернете что-нибудь смотрю. Мама только не разрешает.
– Нечего делать! – строго отрезала Мария Николаевна. – Ничего хорошего там не встретишь. А если и встретишь, то мало.
– Маш, ну почему ты такой консерватор? Сегодня нужно уметь пользоваться этой техникой прямо с детства. Вон, я пока бегал искал, где за телефон заплатить, а дочь за полминуты мне сотню со своего перекинула. Как она это сделала? Объясняла-объясняла – я так ничего и не понял. Надо карточку банковскую, есть такая, приложение специальное, что-то куда-то привязать, подвязать. А… А вот разбирался бы я…
– Ты видел, что в интернете творится? Захочешь хорошее найти, так там такое откроется.
– А здесь, в жизни не откроется? От этого не спрячешься. А вот полезные знания не приобретешь. Молодежь сейчас с этими планшетами, смартфонами – такие шустрые. Гляди, прямо со сберкнижки деньги упрут!
– Интернет – это очень интересно, – сказал Егор, грустно вздохнув. – Только мама не дает. Даже свой компьютер под паролем держит.

Дальше шли бурные дебаты. Мария Николаевна в реальности консерватором не была. Осторожной женщиной она всегда оставалась. И Геннадию Максимовичу удалось ее убедить в нужности изучения компьютера и интернета. А у мамы Егора мелькнула иная мысль на этот счет. Если Егор увлечется компьютером, то времени на то, чтобы переживать, у него будет меньше. Да и действительно, куда в наш век без интернета и этой техники?

– Ну, раз такое дело! – заявил дядя Гена, довольный своей победой. – Сейчас заедем в одно место, вы минутку подождете, и у меня для вас будет сюрприз!

Сюрприз дяди Гены был прост – старенький, но вполне рабочий компьютер, который и выкинуть жаль, и подарить некому. Дома у Марии Николаевны, естественно, был компьютер, но там хранилось много очень важной рабочей информации, потому к нему она никогда никого не подпустит. Поверхностные знания компьютера добавляли ей еще больше страхов на сей счет.

– Гена, мы куда приехали? – спросила Мария Николаевна, когда они были возле подъезда. Она десятым чувством сообразила, что приехали они к его дому. Марию Николаевну охватило неподдельное волнение.
– Один момент!
– Гена, я правильно поняла, где мы?
– Ну, почти.
– Нет, Гена! Не пользуйся тем, что мы не можем вот так запросто уйти!
– Да?.. Хорошо, извини.

Геннадий Максимович отъехал за пару соседних домов.

– Так лучше?

Мария Николаевна промолчала.

– Тогда подождите меня здесь минут пять. Я быстро.

Когда он поднялся в квартиру, естественно, что столкнулся нос к носу с женой, с который был не в ладах.

– Ты чего хочешь? – спросила она, когда увидела, как муж снимает с антресоли старый компьютер.
– Другу подарить хочу.
– Еще чего! Тоже мне, подарки для друзей! Начинай теперь все из дома тащить!
– Галь, ты можешь без истерик?
– Не могу! И не без истерик! Положи на место!

Конфликт получил бы продолжение, если не…

– Прекрати! – рыкнул Геннадий. – Достала уже! Все тебе не так! Ну, скрыл я! Покупает его один человек!
– Покупает?
– Да, покупает! За десятку! Вот, даже деньги вперед дал! На! – Геннадий достал две по пять тысяч и протянул жене. – Денег на новый ему жалко, вот и спросил, нет ли у кого старого компьютера. У нас же есть и совершенно без дела валяется!
– Ген?.. Но десять тысяч для него как-то дороговато. Не обидится потом друг-то твой? – сразу же приубавила тон Галина.
– Не обидится! Он деньги печатает!
– На новый бумаги не хватило?
– Все! Хватит спорить! Я пошел! Забери деньги!
– Да их-то я всегда заберу. Хм… ну, иди.

В порыве спора Геннадий не заметил, что забыл в большую сумку положить клавиатуру для компьютера. Так и ушел.

Когда он притащил все это к машине, то теперь возмущаться принялась Мария Николаевна.

– Гена, ты чего делаешь? Мы не возьмем!
– Слушай, что за день такой сегодня? Я хочу радость людям дарить, а все только возмущаются!
– Кто все?
– Ты, Егорка.
– Я не возмущаюсь, дядь Ген. Но такой подарок мы взять точно не можем.
– Гена, ты слышал, что мы не возьмем этот компьютер. Неси его обратно!
– Маша, я тебе клянусь, у нас дома их три. Новых, дорогих. И тоже пылятся. А этот уже бы на мусорку полетел, да жаль. А так никто не берет. Пусть мальчишка разбирается. Сломает – не жалко. А пойдет дело, заинтересуется, можно будет и получше купить. Маш, не спорь, прошу. Я от чистого сердца.
– Дядь Ген, а он в интернете может работать?
– В интернете? Хм… думаю, что может. Конечно, ведь любой компьютер может работать в интернете, так, Маш?
– Любой.
– Значит, и этот может. Я скажу знакомому специалисту, он к вам заедет и все подключит. Золотые руки парень. И мозги. Когда пиво много не пьет.
– Правда?! – обрадовался Егор, виновато посматривая на мать.
– Наверно, правда, сынок, – невзначай сорвалось у дяди Гены.

Неожиданно Марию Николаевну словно что-то прострелило. Да так сильно, будто бы насквозь. Она замерла, мгновенно побледнела, губы несколько раз дернулись.

– Маш, ты чего? – заметил ее странное состояние Геннадий. – Что случилось?
Но внезапно охвативший страх только усиливался. Она стояла чуть живая.
– Мам, что с тобой?! – вскрикнул перепуганный Егорка. Еще бы, для него мать – больше, чем жизнь. А случись что с ней – страшнее, чем смерть. – Мама!
– Нет-нет, сынок, все в порядке, – крик сына Марию Николаевну немного отрезвил. Она осторожно обернулась и…

Ни капли сомнения не оставалось в сознании Марии Николаевны, что за женщина стояла на тротуаре с компьютерной клавиатурой в руках.

Галина. Она не поверила мужу и решила проследить, насколько это возможно. Вот, проследила.

– Галя?.. – чесал глупую репу вместо головы Геннадий.
– Вот, значит, какому другу ты подарки из дома носишь?

Что стало твориться с Марией Николаевной, нормальным поведением не назвать. Она засуетилась, заволновалась, настолько сильно занервничала, что сама не знала, что и делать.

– Из… изви-ни… те… простите нас… пожалуйста. Мы сейчас… Сейчас… мы… уйдем… Сы-нок… вылезай… Господи… Сиди, родной, я сейчас… мы уйдем…
– Конечно, уйдете! – угрожающе заявила Галина. – Ты точно сейчас уйдешь! И мужа моего…
– Галина, прекрати немедленно! – Геннадий. – Я… это… обещал… подвез…
– Я вижу, как и кого ты подвозишь! А ну-ка, выгружай все обратно! Ишь, уже из квартиры принялся вещи таскать! Друг у него попросил! Хорошенький друг! И отпрысков своих за собой таскают!
– Каких отпрысков? – эти слова еще чуть взбодрили Марию Николаевну.
– Хвостов! Ты мужика еще окончательно не отбила, а сынка своего уже вперед выставляешь?
– Я никого… Извините… мы ничего не просили… нам не нужно ничего!
– Галя, это я решил подарить! Иди домой! Соседи уже смотрят!
– Пусть смотрят! А ну-ка, выгружайтесь все из машины! Даже у Славки джип одолжил, чтоб пофорсить перед дамочкой! Ничего, я смотрю, дамочка-то! Еще в соку!

Мария Николаевна принялась судорожно выгружать из багажника коляску, предварительно вынув оттуда только что установленную сумку с компьютером. Галина подошла, хотела подсобить, так сказать, для скорости, но после неожиданно остановилась.

– А это еще что?
– Коляска, – мимоходом пояснила Мария Николаевна. – Извините, мы сейчас уедем. Уйдем. Сами. Не беспокойтесь. Господи, да что же она не вынимается!
– Погоди-ка. Какая коляска? – лицо Галины стало резко меняться.
– Моего сына. Он это… хвост мой… хвостик…
– Хвостик?.. Так он что?..
– Не ходит. От рождения. Помогите, пожалуйста. Она тяжелая.
– Давай.

И Галина принялась помогать, сама не зная зачем. Так же, не зная зачем, кинулся помогать и Геннадий. Неизвестно, откуда у Марии Николаевны взялись силы, но она с легкостью, которая возможна лишь от предельного волнения, извлекла своего сынишку-подростка из машины и усадила в кресло.

– Ничего не понимаю… – потрясла головой Галина. – Так что же это?.. Ему компьютер?
– Ему, а кому же еще! – ухватился за соломинку нерадивый муж. – Говорю же тебе, ехал со Славкой, он попросил его джип на комбинат наш отогнать, на стоянку. А тут наша же сотрудница гуляет. Говорит, что идут покупать какой-нибудь простенький компьютер. Я и предложил. Но разве ж мог я тебе вот так все и сказать, Галь? Что, мол, внизу у меня в машине женщина с ребенком. Ведь любая дура подумает неправильно.
– Дура всегда правильно продумает… – задумчиво отвечала Галина.
– Вот я и говорю, что ты у меня не дура! – продолжал заливаться соловьем Геннадий.
– Может, и так всё, Гена, может, и не так… – Галина. – М-да… хм… Как зовут тебя, мальчик?

Глаза Егорки нужно было сейчас видеть.

– Егор. Нам не нужен ваш компьютер. Мы не просили. Правда!
– А тебя величать-то как? – Галина обратилась к Марии.
– Мария Николаевна… – неуверенно отвечала мама Егора. – Ма-рия…
– Твой сын, значит?
– Мой.
– С рождения?
– Да.
– Страшно, – совсем тихо произнесла Галина, полностью изменившись в лице.
– Что? – не расслышала Мария Николаевна. – Что, простите? Я не расслышала.
– Нет, ничего.

Она встряхнулась, насколько могла, и продолжила командовать парадом. Но уже иначе.

– А ну-ка, Гена, помоги мне!
– Давай! Сейчас, Галь!
– Что вы делаете? – вновь не понимала мама Егора, когда те принялись запихивать обратно в багажник компьютер. – Нет, не надо!

Но Галина с Геннадием ее уже не слушали.

– Ты это, – запыхавшись, обратилась к Марии Николаевне Галина, – не надо, не спорь. Нам он без надобности, а мальчик твой пусть учится. Играет, в конце концов. Там столько игр. Уже внутри. Наши балбесы устанавливали. Хорошие игры.
– Я не возьму!
– Марья… Николавна, ты не спорь. Прошу тебя. Я сама мать. Двое у нас. Да вижу, знаешь. Поверь, я от чистого сердца сейчас. От чистого. Есть у тебя деньги, не сомневаюсь, можешь и новый купить. Но возьми. Прошу. Гена, да что же это мы старый-то отдаем? Пойдем, принесем новый. У нас их же целых два.
– Нет!

Пока не заставили взять новый, Марии Николаевне пришлось согласиться на старый, лишь бы побыстрее все это закончилось.

– Гена, отвези их домой. Езжай, Марья Николавна! Ничего не говори! Езжайте! Фу-ух…

Несколько отчаянно Галина махнула рукой и пошла обратно в сторону своего дома.

– Спасибо… – неуверенно выкрикнула ей вслед мама Егора.

Та лишь рукой еще раз слегка махнула, не оборачиваясь.

Вот так Галина вышла с забытой мужем компьютерной клавиатурой, дабы поймать того на лжи да по голове огреть, но огретая ушла сама. Конкретно огретая увиденным.

Этим вечером, совсем поздним, когда Геннадий вернется домой, его жена будет сидеть на кухне и медленно пить вино. Но хмель ее не брал.

– Галя, ты прости меня, – начал муж, подсаживаясь рядом. – Прости. Я не это… не то, что ты подумала.

Галина молчала, глубоко погрузившись в свои мысли.

– Галь, ну что ты?.. Мы с Марией вместе работаем. Было все так, как я сказал. Почти все так.

Супруга подняла на него глаза. Сухие глаза. Уже высохли.

– Ну что ты молчишь, Галя?
– О-ох… Ге-на… Страшно-то как. Господи, как же страшно. По телевизору каждый день видишь, а через себя не пропускаешь. Какие у него глазки. С наших мы пылинки всегда сдували, самое лучшее – им, лишь бы довольны были, не капризничали лишь бы! И вот, вырастили. Позвонить лишний раз не допросишься, узнать, как у матери с отцом дела, – Галина приподнялась, желая уйти с кухни, и голосом полнейшего равнодушия добавила: – Мне все равно, Гена, работаешь ты с ней, или еще чего… Если еще чего – разведемся.
– Галя!
– Это не страшно, Гена. Не того боимся мы. Детей, слава богу, вырастили, внуки скоро появятся, живем – не тужим, да с жиру бесимся… Господи, бедный мальчишка. Сколько же их таких на свете, деток-то наших? Какие глаза у него!..

Галина несколько раз шмыгнула носом и вышла, оставив мужа наедине с недопитым вином

Немудрено, что после этой встречи Мария Николаевна прекратила отношения с Геннадием Максимовичем. И как тот ни старался, все было теперь тщетно. Что тоже немудрено.