Скрипач (Часть 6)

Возле рынка завсегдатая питейная, где по вечерам засиживалась разношерстная публика, большие любители хорошо выпить и много поорать. Здесь судачились все местные новости, сортировались и формировались слухи и домыслы.

В один из дней, ближе к вечеру, дверь в кабак распахнулась и вошли трезвые мужчины. Переступив порог, остановились, по-хозяйски осмотрелись.

– Так, граждане алкоголики, минуточку внимания!
– А ты заслужи сначала внимание-то! – усмехнулся умник с красной физиономией, опрокидывая полстакана водки в глотку, желая выделиться.
– Иди-ка сюда.
– Не, не хочу. Иди сам. Ох, хорошая водочка!
– Ну, можешь сидеть, – сказал один из гостей. – Главное, чтобы завтра под кустом не валялся с простреленной башкой. А мы тебя помянем, водочка ведь хорошая.
– А я так и понял – менты! – закудахтал другой красноликий. – Давай, начальник, говори по делу, не толчи воду в ступе. Здесь наш кабинет, не твой.

Забулдыге, кое-что повидавшему в малолегальной жизни, посоветовали не хамить мусорам прямо с ходу, на что тот ответил: были б они на коне, не нарисовались бы сюда, а вызвали б к себе или замели сразу.

– А если заметут? – шепот.
– А мне что там, что тут – везде леший ровный, наливай!

– Значит так, граждане! Опустили стаканы, подняли фейсы, дело важное. А кто будет пыжиться, выясняя, где чья хата, так мы вашу закроем за раз, а вы нашу сможете? То-то. Кишка засветится. Итак, моя фамилия Губин, зовут Сергей Владиславович, я старший следователь по…

Пошел разговор, забулдыгам стало интересно – все не так скучно вечерок коротать в обнимку со стаканом и огурцом, хоть какое-то разнообразие.

– Да, у этого Нурика-ханурика врагов хватало!
– Во-во, вечно пальцы гнул, по делу и без, сразу всех на три буквы посылал. Почти всех.

Столичные следователи, которым передали дело о серии загадочных убийств, внимательно слушали, один из них делал пометки в блокноте. Народ продолжал:
– Я говорил, добром такое не кончается.
– Но не убивать же сразу! Дали б по морде, он того заслуживал, выбили б пяток зубов, и делов-то!

Губин достал фотокарточку и показал публике.
– А этого гражданина знаете?
– Этого?..
– Хм…
– Морда-чёт знакома вродь. Санек, плесни!
– А!.. Так это ж тот! Его первым завалили! Прямо в дверях хаты! Круто сработали.
– С кем-нибудь у него конфликты были? – спросил второй следователь.
– О, мил человек, у Витька сложно найти, с кем не было!
– Не сложно. Не было с теми, кого он боялся.
– И то верно.

Балаган шел полным ходом, в конце концов вышли и на музыканта.
– Скрипун, говорите? – повторил Губин. – Да видели мы этого скрипуна, общались. Жалкий малый.
– Санек, дался тебе этот скрипун! Плесни!
– Не дался. Он не простой.
– Задолбанный он, это точно! А простой – не знаю, на зуб не пробовал.
– Что там пробовать-то? Соплей перешибешь.

Следователи поинтересовались, почему местные забулдыги так хорошо осведомлены относительно музыканта.

– Да все просто, начальник! – вел беседу самый ушлый мужик, по виду бывший уголовник. – Смотри сам: с соседом конфликт – и сосед ту-ту. Потом Нурик на скрипуна наехал, обласкал как надо, по шее дал, ни за что, разумеется. И где теперь Нурик? Тоже ту-ту. Остается только среднее звено – двое пацанчиков из электрички. А кто сказал, что скрипуна там не было? Не видели – возможно, а был али нет – труп-то не свидетель.
– Мужики, да неужели вы думаете, что этот щуплик на такое?.. Музыкант он реальный, в этой, в консерватории своей звезда, даже большая, – чесал репу второй следователь, помощник немногословного Губина.
– А я и не говорю, что скрипун может кого-то мочкануть. Тут вам не кино. Но сцепки-то тоже никуда не деть, а, начальники?
– Может, за него кто-то впрягся?
– Не, за музыкантика мочить не станут. Не та птица.
– Продолжай, – сказал Губин бывшему зеку.
– Чтоб прямо так сразу порешать, у мурзилкина кто-то должен быть очень серьезный. А он никто и звать его ноль, даже папаши нет.
– Но ты недоговариваешь? Знаешь еще чего-то?
– Не знаю, начальник, так, кручу-верчу, сам понять хочу. Не идет масть, хоть тресни. Только одна карта в звездочку была, но…
– Какая?
– …
– Не мнись, говори.
– А на кой мне вам помогать? Да и…

Остальным мужикам тоже стало интересно, что за мысли в голове бывалого зека, они настояли, пока следователи пребывали в ожидании. Зек сдался:
– А если в его сторону кто-то стрелки сводит? Не факт, конечно, но похоже.
– В чью это? – спросил пьяный Санек.
– Мурзилкина вашего! – громко заявил зек. – Чью!.. Лей вон!

Следователи призадумались – вроде бы мысль реальная, но выразили сомнения, ведь убитые не вяжутся между собой в логическую цепочку, на что зек пояснил:
– Вот смотри, начальник. Вишь, колода карт. Игра, правила есть, все просто. Сколько на свете белом живу – расклад не повторяется. И так тебе карта ляжет, и правил супротив. Не предскажешь. Никакой тебе этой… логики. Но это игра, пусть даже на жизнь в кой раз. Но все равно это не жизнь. А та такие может дать расклады, что разом вся колода ляжет, даже не одна. Вот так, начальник.
– Проще можешь? – спросил помощник следователя.
– Говори как можешь, – сказал Губин. – Я твой язык понимаю.
– Вижу. Левые жмурики – обычное дело. Ветром надуло, может, сами под замес попали. Или ими вам след путает. По-зверски, конечно, но и такое бывает.
– Бывает, – отвечал задумчивый Губин.

Еще какое-то время они беседовали, после покинули питейную, оставив мужиков в бурном обсуждении криминальных событий.

– Какие мысли, мужики? – спросил Губин местных коллег уже на улице, когда решили перекурить возле служебного авто.
– А чего забулдыги-то сказали, товарищ майор?
Губин вкратце перевел с блатного на родной ментовской.

– То, что музыкант причастен, лично я не верю.
– Я тоже. Красиво вышло, если б он. Реально как кино, но это не кино.
– Честно говоря, я тоже не верю, – признался Губин. – В таком захолустье каждый день пьют, орут, грабят, дерутся, после снова пьют. Но чтобы так стрелять…
– Нестандартно и очень метко.
– Да-да, – согласился Губин. – Покурили? Поехали.

. . .

Только что отгремел большой концерт в одном из залов консерватории. Во втором отделении играл студент из класса профессора Борисовой Андрей Прокофьев.

– Андрюшенька, солнце, он был блистателен! Просто неотразим! Какой финал, какая каденция! – восхищался старый профессор, дармоед и проходимец. – Ирина Константиновна, дорогая, в ваших руках бриллиант! Бриллиант!
– Я знаю. Спасибо.
– Он будет великим музыкантом! Ирина Константиновна, он слава России!
– Да не переживайте вы так за Россию-то, выборы уже прошли. Лучше сосчитайте, сколько раз бриллиант ошибся.
– Ни единого! Ни одной помарочки!
«Оглох, что ли, старый?» – подумала Ирина Константиновна, вежливо откланявшись и незаметно поморщившись.

Да, действительно, успех был большим: с одной стороны грохотал зал, постоянно требуя бис, с другой хлопали и постукивали по своим инструментам оркестранты.

Маэстро сиял, раскланиваясь в разные стороны, затем снова играл на бис, цветы принимать ему уже помогали.

Зал был забит до отказа, многие стояли.
В первом ряду сидела Альбина.
В последнем Виорика.

На следующий день.

Звонок в дверь, и пришлось открыть.
– Добрый вечер.

Сыщики представились, извинились, что поздно беспокоят.
– Ничего, проходите, я еще не спал.
– А ваша мама?
– Мама в больнице.
– Нам очень жаль. Надеемся, она скоро поправится.
– Спасибо. Обязательно. Проходите на кухню. Если, конечно, вы не арестовывать меня пришли, – вдруг реально испугался музыкант.
– Нет, молодой человек, вас нам даже задерживать не за что.
– Разумеется, если вы не украли старинную скрипку, – пошутил помощник следователя Губина. – Гварн… как ее…
– Страдивари, – поправил коллегу Губин.

Разговор вышел не долгим, визитеры выпили предложенный чай, признались, что не могли не зайти и не поговорить, так как дело необычное, вот и смотрят везде, где возможно, и на всех подряд.
– Так, мы уходим, Андрей… опять забыл по отчеству.
– Можно и без отчества.
– Служба обязывает.
– Вы плохо выглядите, – вдруг сказал скрипач.
– Да, с ног валимся. Значит, передадите вашей невесте, что мы бы хотели с ней тоже пообщаться. Повесткой вызывать не будем, нечего девушку пугать, сами подъедем к вашей консерватории и, так сказать, неофициально побеседуем.
– Я ей скажу, и она обязательно вам позвонит, – музыкант сделал акцент на слове «обязательно», и каким-то далеким настороженным чувством Губин записал этот акцент в глубинах внутренней памяти. – Вот по этому номеру, да?
– Все верно. Что ж, желаем вам больших успехов! Может быть, да когда-нибудь, и мы будем на вашем концерте. Автограф-то дадите?
– Ну…
– Не скромничайте! Мы уже все про вас знаем. Так что…
– Все?.. – снова настороженно спросил скрипач.
– Хм, – Губин, – кроме нот, разумеется.

В крохотном коридорчике сыщики не смогли не обратить внимания на скрипичный футляр. Музыканта бросило в жар.
– Вот это чемоданчик. Разрешите?
– Конечно, пожалуйста, – сказал бледный музыкант, решив, будь как будет, – это футляр. Для скрипки. Пять тысяч долларов стоит.

Не умышленно, но скрипач спас сам себя. После услышанной суммы милиционеры как по команде отпрянули от футляра, и его владельцу полегчало.
– Вы можете посмотреть, это очень хороший футляр, надежный кейс для скрипочки.
– Скрипочки? Нет уж, спасибо, мы лучше со стороны на него полюбуемся.
– А что ты хотел? – сказал Губин коллеге. – Знаешь, сколько старинные скрипки стоят? Цена этого кейса копейки по сравнению с инструментом.
– Да, коллекционные очень дорогие, миллион долларов и больше, – попутно разъяснял музыкант, и второму сыщику конкретно поплохело, ведь он далек от мировой культуры, все больше по убийствам и грабежам.
– Вот, смотрите, это скрипка. Не бойтесь, она не настолько дорогая. Страдивари мне пока не доверят. Но я заслужу.
– Не сомневаемся.
– Тут ноты, это место для смычка, а здесь разная мелочь: канифоль, запасная, струны.
– А канифоль зачем?
– Волос на смычке натирать, иначе скрипка не зазвучит.
– А мне жена только мозги натирает, да так, что и доска запоет, завоет.
– Прекрати! – Губин. – Да, красиво, красиво. А почему он такой большой? Скрипка вон ведь какая маленькая.
– Футляр защитный. Я уже рассказывал вашим… Мы можем сбросить его с высокого этажа на дорогу, и инструмент не пострадает, потому что ложе как бы подвешено. Потоп или небольшой пожар он тоже выдержит.
– А это датчики?
– Да. Откуда вы знаете?
– Догадался.
– Когда я еще немного заработаю, сюда будет установлена специальная система поддержки климата.
– Нет, молодой человек, для нас это сложно. То ли дело оружие, пистолет там, автомат, это мы с закрытыми глазами. А ваша мудреная музыка… Всего хорошего. Телефоны наши не теряйте. И еще.
– Да?..
– Вы бы поосторожнее здесь, пока мы не поймаем преступников. Нам бы очень не хотелось, чтобы с вами что-то случилось.
– Да-да, – поддержал помощник следователя Губина, – алкоголики и тунеядцы – это другое дело, но вы себя берегите.
– Не переживайте, лично мне уже ничего не угрожает.
– Вот как? Это почему же? – и снова Губин!

Скрипач потрепал шевелюру, готов был сам себе все волосы повыдергивать, но и теперь нашелся что ответить:
– У меня дядя серьезный. Он всех местных знает. Скоро подъедет.
– Ну тогда ладно.
– А он часто здесь бывает? – спросил Губин. – А, вспомнил, уже с ним беседовал. Предприниматель здешний.

Когда они оказались на улице, по обычаю закурили возле автомобиля, немного порассуждали.
– Да, я буду долго смеяться, если наш скрипач в реальности не скрипач, – первым заговорил Губин. – В жизни ведь всякое случается, нет?
– Владиславич, такое не случается даже в кино. Под музыкантов косят, а этот реальный. Да и видел ли ты его тонюсенькие ручонки, как он ими смычок-то свой удерживает. А вложи в них оружие, и оно пришибет его же ногу.
– Ты прав. Я так, потешаюсь. Но кто же это, черт возьми, может быть? Где же гада искать?
– Или гадов.
– Или гадов.

Ирина Константиновна увещевала своего непослушного звездного ученика как могла, но в душе ругалась на чем свет стоит. Он категорически отказывался выступать на конкурсах.
– Я не хочу играть ни лучше других, ни хуже. Не люблю соревноваться.
– Понимаю. Но конкурсы открывают перспективы, Андрюша. А победы дают еще больше перспектив. Ты станешь по-настоящему большим артистом!
– Я просто хочу играть. Но знаете, Ирина Константиновна?
– Что?
– Я выйду на любой конкурс, если вы меня…
– Что я тебя?..
– Если откажетесь от меня, тогда…
– Боже упаси! Что ты, Андрюша? Я еще из ума не выжила, чтобы отказываться от такого ученика.
– У вас много выдающихся музыкантов училось, я далеко не самый лучший.
– Ну это мы еще посмотрим, самый или нет. А те, да, славные все ребята, одна Наташенька чего стоит. Но они в прошлом, как ученики в прошлом, Андрюша, и это для меня грустно. И совсем плохо, если сегодня никого. А кроме тебя в моем классе сейчас никто играть на скрипке не умеет, как бы это прискорбно ни звучало. Так что… Хорошо, нельзя ломать личность. Не станет личности – не будет и успеха. Без конкурсов – значит без конкурсов. Так, сейчас придет концертмейстер, доставай ноты, начинай разыгрываться.
– Я разыгран.
– Когда успел?
– Там, на лестнице свободно было в одном уголке, я два часика позанимался, как раз размяться хватило.
– Ну отлично.

– Добрый день!
– Здравствуйте. Я Рутберг. Андрюша сказал, что мне надо ответить на ваши вопросы. Я готова.

Губин смотрел на девушку, и у него не укладывалось в голове, как может такая яркая, с волевым взором девица быть столь послушной хиленькому музыкантику. «Андрюша сказал, что мне надо…» – и вот она стоит перед ними, готовая отвечать на любые вопросы и только потому, что так сказал Андрюша. Но затем следователь решил, что у больших музыкантов все не как у нормальных людей, значит, так тому и быть, нечего и заморачиваться.

– Что ж, ваш Андрюша нас предупреждал, что мы вас сразу узнаем, – улыбнулся Губин.
– Спасибо, – приняла комплимент Рутберг.

Через десять минут.
– Я в той дыре почти не бываю, так, пару раз заглядывала. Но теперь мне понятно, почему Андрей часто такой странный.
– Странный?
– Да. По датам совпадает. Там происходит очередной кошмар, и я его не узнаю.
– Почему?
– Понимаете, он очень, очень-очень впечатлительный.
– Да, своеобразный парнишка.
– Он гениален! Вы не слышали, как он играет.
– Очень хорошо?
– Божественно! Обычный человек, даже самый одаренный, так играть не сможет.
– Вот как? Понятно. Вы же тоже скрипач?
– Нет, я бездарь и лодырь. И меня это вполне устраивает.
– Ого! Интересная позиция.

В конце беседы:
– Скажите, Альбина, не могли бы вы нам позвонить, когда заметите, что с вашим гением опять что-то не так, он снова под впечатлением?
– Зачем?
– Мы бы сразу поехали туда и…
– А разве вам криминальные сводки сообщают не сразу?
– Понятно. Но все же, если вдруг?
– Хорошо-хорошо, я позвоню, если не забуду.
– Ну и на том спасибо!

Последовало еще несколько вопросов от коллеги Губина.
– Так, уважаемая леди, как бы вас в наших бумажках записать? Невеста?
– Не подходит.
– Почему?
– Какая из меня невеста?
– А кто же вы тогда?
– Я с ним сплю.

Оперативники резко поперхнулись, один из них где-то подобное слышал-видел, только в заграничном кино.
– Еще я его обожаю. По-настоящему.
– Наверное, вы хотели сказать, что любите его, нет? – осторожно поинтересовался помощник Губина.
– Нет, не люблю.
– Но обожаете?
– Это разное. Я же не дурочка, мечтающая о памперсах и швабрах. А в этом случае какая-то там любовь неуместна.

Губин понял, что сам леший не разберется в этих творческих личностях, и пока его голова еще в состоянии думать о работе, лучше эту мадмуазель оставить в покое.
– До свидания, Альбина.

Выйдя, Рутберг спросила сама себя, зачем она так откровенничала, но ответа не нашла и не стала переживать на сей счет. На самом же деле иногда она так баловалась. Но только иногда, и во всех случаях очень внимательно следила за реакцией людей на ее откровенно вызывающие выпады. Зачем следила – тоже не знала, но привыкла.

А через пару дней оперативники опять курили возле служебного авто, припаркованного напротив консерватории, то один, то второй косился в сторону величественного сооружения с Ильичом на постаменте.

– Вот скажи, Владиславич, их здесь такими паяют или специально по конкурсу отбирают уже готовых?
– Не понял? – Губин не сразу вышел из глубокой задумчивости.
– Нет, ты подумай только: что этот гений, что его… не-вес-та, так сказать.
– О, ты никак забыть не можешь эту красотку? Она же тебе сказала – не невеста. Прямо как в кино. Но то ж заграничное, оно и понятно, у них один разврат.
– Да, ты прав, народ странноватый.
– Что поделать – таланты! Гордость страны… –говорил Губин, продолжая о чем-то размышлять.
– Угу… Так что, едем?
– Гоним!

. . .

В один прекрасный день ученик обратился к профессору с несколько неожиданной просьбой.
– Ирина Константиновна, я хочу поиграть в музыкальных школах. Вы разрешите?
– В каких, Андрюша?
– В разных. Москва, область. Может, подальше куда доберусь.
– А почему ты спрашиваешь моего разрешения? Для этого оно тебе не нужно.
– Нужно.
– Ну спасибо, конечно. Хорошо, только не трать много времени. Заодно и программу обкатаешь. А почему у тебя возникло такое желание? Хочешь искусство в массы продвигать?
– Нет, хочу, чтобы бросили скрипку те, кто ее не любит.
Профессор удивленно на него взглянула. Студент пояснил:
– Знаете, меня стали часто спрашивать, что нужно, чтобы… чтобы играть.
– Давай без скромностей, чтобы играть, как ты.
– Примерно.
– И что ты отвечаешь?
– Пока ничего. Но так хочется сказать, чтобы не тратили времени те, кто видит в этом… в этом… карьеру. Скрипка – это не карьера.
– Для кого как. Ну и?
– Я не знаю, Ирина Константиновна, но я хочу играть и наблюдать реакцию тех, кто начинает учиться. Это не концертный зал, все очень близко – глаза, эмоции.
– Ну просто миссия какая-то, не находишь?
– …
– Играй, мой дорогой, играй и поощряй других к занятиям. А если и скажешь им что-нибудь такое, после чего они убегут от струн и смычков, так оно и к лучшему, нечего наш чистый мир засорять, не политика.

Рутберг куда-то пропала, скорее всего, опять улетела на отдых. Ей нужно было уединиться, хорошо подумать, как жить и что делать дальше.

Герман Сергеевич реально в нее влюбился, возможно, ему так казалось, что влюбился, тем не менее он захотел даже уйти из семьи и соорудить новую. Его супруга все узнала, скандалы закатывать не решилась, если уж разлюбил, значит, разлюбил, пусть катится к своей молоденькой красотке.

По мыслям же Альбины Рутберг, Герман – страница закрытая, оттиск вчерашнего дня. Тогда остается скрипач. Но вдруг она ошибается, вдруг сорвется звездный мальчик, не дотянется до звезд? Ведь вон как его штормит, непонятно по каким причинам, но штормит основательно.

И что тогда?

Может, все же Герман? Он влюблен, его вселенской любви хватит надолго.

А скрипач? Его звезды выше!

Вчерашний любовник может обеспечить всего лишь квартирку, дачку, иномарочку. Он вымотан, устал. К тому же семья, даже если и бывшая, – то еще одно отягощающее обстоятельство.

А музыкант – весь мир! И абсолютно свободен.
А если слетит?

Что ж, если сорвется, она все равно успеет. Успеет миру себя неповторимую засветить – действовать она умеет.

Но вдруг и до мира дело не дойдет у скрипача?..
Разозлившись на себя трусиху, Альбина вернулась в Москву.
…Дойдет.
А если все хорошо разложить, то и Герман никуда не денется, запасной аэродром останется за ней. Ну не помрет же он завтра, наконец!

И еще одна встреча с Германом Сергеевичем случилась:

Он сидел напротив, в руке чашка кофе, который ему не лез в глотку, смотрел на Альбину и изо всех сил изображал эдакое неестественное равнодушие. Он брал тем, что всегда был человеком искренне эмоциональным, потому деланная наигранность с легкостью считывалась взрослеющей и входящей в пик своей привлекательности Рутберг.

Он что-то начал раз – мимо, два – снова невпопад.

– Ты хочешь сделать мне предложение? Какое? – спросила Альбина.

Чашка в руке Германа предательски дрогнула. Именно это он и хотел, просто не мог подобрать слов, с которых лучше начать.
Он предложил ей создать семью, хотя бы попробовать. Рутберг могла бы в своей манере над ним посмеяться, но, напротив, ей стало грустно.

Грустно потому, что прекрасно понимала – такой исход дела она не заслужила. Поведи он себя иначе, скажи, что у него таких потаскух, как она, вагон и большая тележка, она бы улыбнулась и пожелала ему удачи, может быть, чем-нибудь кольнула слегка.
Но хорош! Герман Сергеевич, со всей своей напускной серьезностью, хорош сейчас. Да и не только сейчас, он вообще таков.

– А как же твоя жена?
– Она все знает. Я оставлю ей немало: огромную квартиру на Пресне, дом в Подмосковье, обеспечение.
– А ей это все будет очень нужно без тебя?
– Конечно, ты права, мое отсутствие праздника не прибавит, но…
– Нет, я не согласна.
– Почему?
– Знаешь, уверена, воскликни я сейчас радостное «да!», ты бы усомнился и подумал, не зря ли предложил. Но я говорю нет, и ты готов броситься за мной в погоню. Почему так, Герман?
– Как?
– Так странно все. Может, я ошибаюсь? Много о себе возомнила? Да, я всегда очень хорошо о себе думаю, потому что остальные обычно думают плохо – мне нужен баланс.
– Ты очень повзрослела, Альбиночка.
– Не вчера.
– Давай попробуем.
– Я тебе изменяла, но жила при этом на твои деньги. И ты меня прощаешь?
– Я не успел тебя даже обвинить.
– Обвинишь потом. Поэтому мое решение – «нет».

Рутберг подумала, что зря она так резко. Да, это очень все красиво с ее стороны выглядело, эффектно, неповторимо, соплячки с силикон-губами, грудями и бровями на такое точно не способны. Она другая – как айсберг холодна и неприступна. Только вот напрасно. А вдруг он останется единственной ее лодкой? Сегодня ей подмигивают многие солидные мужчины, некоторые запросто созреют на что-то серьезное, и абсолютно каждый готов прямо сейчас на несерьезное. Но нет гарантий, что завтра будет так же. Да и чужды они ей все. Все, кроме него, бизнесмена Германа Сергеевича, и неуклюжего скрипача, гения надежд и ненадежного таланта.

Потому Альбина вдруг полезла в сумочку, быстро достала платочек, и дальше начались слезы и сопли.
– Дорогая моя! – Герман моментально пересел к ней и обнял. – Альбина, послушай! Послушай меня, пожалуйста! Он не скрипач! Это опасный выбор! Да, я ревную, не стану прятаться. Очень ревную! Но кто из нас чист? Только это не музыкант, поверь!
– Господи, Герман, что ты говоришь? Я с малолетства вместе с ним на этой дурацкой скрипке обучаюсь, – цедила Рутберг сквозь зубки и слезки.
– Может быть, я не знаю. Но!..

На «но» и оставим пока эту встречу, дальше толчея воды в ступе – пожалуйста, без нас.

Андрей Прокофьев дал затяжную серию концертов в музыкальных школах столицы и области. Он играл, отвечал на вопросы, говорил, много говорил и искренне, самозабвенно, затем снова играл и постоянно срывал аплодисменты. И так хорошо, комфортно и даже незатейливо ему игралось на этой немногочисленной, но очень благодарной аудитории, как не игралось нигде. Здесь все свои, добрые и приветливые лица, а не с важностью оценивающая публика, как в огромных и богатых концертных залах. Детишки, с широко открытыми глазками, родители, педагоги, восхищенные успехами юного маэстро, – все испытывали неподдельную благодарность за его отзывчивость, желание дать максимум и совершенно бескорыстно.

Скрипача расспрашивали, не отпускали, а он часто отвечал сумбурными монологами. Очевидно, что играть, говорить музыкой ему гораздо проще, нежели человеческим языком.
– Скажите, а сколько часов в день нужно заниматься? – интересовались из зала.
– Я не знаю.

Публика заулыбалась. Те, кто стоял край стеночек, почему-то захлопали, разумно полагая, что он точно часы не считает.
– Три – это мало или достаточно?

Андрей подумал, привычным жестом потрепал шевелюру, взял скрипочку под руку, теребил смычок.
– Смотрите, сейчас, сейчас я покажу, попробую. Вот, этот фрагмент у меня не получается, слышите?

Звучит музыка, и никто не может понять, что там не получается.
– Ой, получилось! Но долго не выходило, как я хотел. Я играл примерно так…

Музыка.

– Согласны, что это ужасное исполнение? Я искал, думал, везде и всегда, в столовке, в консе, в электричке, даже станцию свою как-то проехал. Потом старался не играть этот фрагмент на скрипке. Музыка, которая выходила из-под моих пальцев, меня сбивала. И после я что-то нашел. И начал играть. Получилось, как я и хотел. Сыграл второй раз – опять вроде ничего. А в третий уже начал терять. В этот день я занимался десять или двадцать минут. И все! Даже не представляю, что со мной сделала бы Ирина Константиновна, если б узнала. Я не могу вам сказать, много это или мало – три часа.
– А много для вас – это сколько? Сколько часов в день вы занимались самое большее?
– Не знаю. Я проснулся, взял скрипку и… А потом день кончился. В тот раз она была такая отзывчивая.
– Кто?
– Скрипка! – резко выпалил скрипач, удивляясь, почему кто-то до сих пор не понимает его языка.

Некто шепотом заметил: «Да он сумасшедший», а сзади отвечали: «Он гениален! Молчите, не мешайте».

Скрипач продолжал:
– Знаете, когда я начал заниматься, было темно. А когда закончил, тоже темно.
– И вам не надоело?
– Очень. Очень сильно надоел! Чай. Я не хотел отрываться и постоянно пил чай небольшими глотками из термоса, который иногда беру с собой в консу. И он так мне надоел! Противный такой.

Ему аплодировали.

В его родной музыкальной школе первая преподавательница обняла скрипача, проронила слезинки и просила передать самый низкий поклон профессору Борисовой.
– Андрюшенька, каким же большим музыкантом она тебя сделала! Ты ей кланяйся от всех нас!

Разумеется, были и те, кто фыркал, дескать, и получше видели, но их примитив не интересовал никого, потому никто и не расслышал.

. . .

– Верка! Ну вот мы с тобой и дожили! – радостно возвестил Петр, давненько не заглядывавший в гости к сестре.
– Чего?
– А ты совсем от жизни отстала, телевизор не включаешь?
– А что там смотреть-то? Брехню с политикой и пошлые дрязги с Мылоху… как там его, не помню.
– Еще кинишки про крутых ментов, бандитов и шалав всех мастей!
– Пе-тя!..
– Я о другом. Там в новостях, по культуре, о сыне твоем рассказывали.
– Да ты что?! И он мне ничего не сказал.
– У него на бегу что-то спросили, где-то перед концертом, думаю, он и сам не заметил, чего ответил.
– Ну хоть хорошо ответил?
– Нормально, для дураков сойдет.
– А для умных?
– А умные его не поймут, только дураки сделают вид, что да-да, они такие же. В общем, крутят вовсю твоего сына, Вер, реально пацан выбивается.
– Так то ж в музыке.
– А что, думаешь, в твоей музыке денег мало? Да, признаюсь, не ожидал, все думал, пацан от нечего делать трындыкает, а он вон что. Кстати, когда придет-то?
– Да уже скоро. Через полчаса его электричка.
– О, поеду встречу.
– Поезжай, все мне спокойней, а то ведь времена-то какие настали.
– И не говори, сестра. Мы, конечно, для них, слава богу, интереса не представляем, но жутковато.
– Для них – это для кого, Петя?
– Лучше и не знать, Вер. Для стрелков всяких, мать иху за ногу!
– Петь! Ну что ты?.. Без этих, пожалуйста!

На станции.
– О-о, привет, племяш!
– Привет, дядь Петь!
– Ух, здоровый какой стал-то! Во вымахал, мамкино счастье!
– Дядь Петь, а ты чего, к нам, да?
– От вас. За тобой.
– Зачем за мной?
– Так, на всякий случай.
– На какой случай?
– Да что ты пристал? Чтобы хулиганы не обидели. Ты же теперь известный музыкант, тебя оберегать надо. По возможности.
– От кого, дядь Петь?
– Да от кого угодно! Вон тут у вас что творится!
– А что творится, дядь Петь? – остановился и замер скрипач.
– Да боже ж ты мой, совсем из жизни выпал со своей музыкой! Стреляют тут, и не первый раз. Круто стреляют! Эй, племяш, ты чего так смотришь? Очнись! Да что с тобой?
– Нет, все хорошо.
– О чем подумал?
– Так… подумал.

. . .

Давно хозяин рынка не был столь угрюм, как последнее время – с того момента, когда начались загадочные убийства, никому непонятные расправы. Вот и вчера снова и прямо возле его подъезда случилась жуткая картина.

Директор рынка являлся в местной округе человеком значимым, чуть ли не самым важным, а учитывая, что с ним выпивали, водили дружбу и имели дела менты, криминал и прочие местные дельцы, то, скорее, реально самым важным.
Роберт.

Нос с ярко выраженной горбинкой, глаз орла, лицо в морщинах согласно распорядку лет, взгляд тяжелый, глубокий.

Помимо базара кавказец имел в обжитой округе и иные точки хорошего дохода: несколько автомоек под названием «Авто-мойка», придорожные кафе с вывеской «Кафе», где все было незатейливо, но с позиции торговли состряпано отменно, и менее приметный бизнес.

В общем, Роберт человек серьезный, влиятельный и не бедный.

Его кабинет располагался на втором этаже строения на родном базаре. На первом – два ателье, с десяток джинсовых точек, поддельный парфюм и ходовая химия. В полуподвале – шашлык-кишлык с вином для разумных и водкой для остальных.

Роберт много курил, сигарета его рот покидала только на время сна. Он даже душ принимал дымя. А будучи человеком чистоплотным, водные процедуры старался иметь два-три раза в день, потому довел искусство курения под струями воды до совершенства.

Кабинет не отличался размахом – он же не чиновник, а делец, – кое-какая приличная мебелишка для удобства в переговорах и теплого времяпровождения с друзьями, флаги и гербы отсутствовали, портреты тоже, потолки низкие. По причине последних у тяжелых клубов табачного дыма не было возможности подняться высоко, и они медленно смещались по кабинету в сопровождении легкой примеси мужского парфюма, которым Роберт пользовался изрядно.

С сегодняшнего утра рыночный патрон усилил свою охрану, так же повысил уровень безопасности и дома – добротный особняк трех этажей вверх и полутора вниз на множестве соток земельного надела. В доме все было мирно и дружно: жена, дети и недавно появившейся внук – самая большая радость деда, который, когда берет малыша на руки, озаряется улыбкой и заводит тирады на родном горском, от чего малыш заливается смехом.

И вот спокойствие и безопасность родного очага –вопрос, больше всего сейчас беспокоивший опытного дельца. Он запретил своим домочадцам возвращаться в квартиру, строго наказал не покидать территорию загородного дома.

Кто же стреляет? Кто валит наповал так метко, а со слов ментов еще и оружие имеет высшего сорта и редкого фасона? Что это за снайпер и кто станет следующей его мишенью? Может, он маньяк? Непохоже. Но нет логики его акций. И в чем возмездие? А коли ничего непонятно, становится совсем не по себе.

– Алло, – тяжело протянул Роберт, глубоко затягиваясь сигаретой, прижимая трубку к уху, грузно ссутулившись над рабочим столом, в ящиках которого были пачки мятых купюр, перетянутых резинками, и немного документации – вся по делу, как и положено на правильном базаре. – Здравствуй, дорогой. Как дела, как мама? … М-м… Твоими молитвами, дорогой! … Дело у меня к тебе есть. Поможешь старому другу? … Ну хорошо, буду ждать. Ты меня знаешь, я в долгу не останусь. … Нет-нет, никого это… того не надо, если только на крайний случай, ты найди мне его, приведи, посади напротив, а я поговорю с ним за жизнь и не за жизнь. … Спасибо, дорогой! Давай, береги себя.

Пару минут спустя.

– Алло. День добрый, уважаемый. Роберт это. Как дела, как жена, дети, здоровье? Все хорошо, помощь никакая не нужна? … Очень рад за тебя. … У меня? У меня не все в порядке, не так все ладно, как хотелось. Мне бы поговорить с тобой без посторонних, без проводов. … Ну давай, приезжай, будет тебе и банька, и девочки высший сорт, вино доброе, мясо лучшее. … Что? Нет, это не срочно, это уже горит, уважаемый. Так что я уж очень тебя прошу, не отказывай старому другу. … Не надо завтра, давай сегодня. … Спешка? Да, жизнь – она такая, всё спешит, спешит – глядишь, и уже не спешит. Ты свои сводки-то по нашим краям запроси у помощников. Что они у тебя, дармоеды или бездельники? Зачем наши налоги на них идут, возьми других! … Ну тогда договорились, сейчас дам команду, для нас все приготовят. … Не беспокойся, тебя и твой шикарный джип мои люди доставят по адресу и в лучшем виде. Сам тебя провожу, если поможешь, денег дам, хорошо дам, ты уж только постарайся! … Давай, не тяни резину от портянок, надевай свою фуражку и двигай ко мне, сегодня я буду твой начальник и большой генерал! Все, конец связи, жду!

В дверь постучали, Роберт разрешительно промычал. Вошел охранник, за ним незнакомый человек, которого здесь ждали.

Неизвестный командировочный гость был по серьезной рекомендации, его услуги всегда дорого оплачивались.

Босс дал отмашку, и охранник скрылся за дверью, оставив молодого крепкого мужчину в темно-серых джинсах, черной водолазке и коричневой кожаной куртке стоять напротив стола хозяина.
– Как тебя зовут? – спросил Роберт, не поднимаясь.
– Тимур.
– С командой?
– Без.

Лет чуть за тридцать, короткая стрижка, но не бандитская, фейс не блатной, предельно выдержан, отлично знает вес слова и цену момента.

– Ты из военных?
– …
– Садись, говорить будем. Где раньше работал? – спросил Роберт, теребя в широких мохнатых лапах фирменную зажигалку и пачку «Мальборо» – неизменная с конца советской эпохи марка сигарет.
– По-разному. И вам известно на кого.
– И на кого?
– Имена в узких кругах значимые, вы не можете не знать и уже проверили.
– Всегда такой уверенный?
– Всегда спокойный.
– Расскажи о себе.
– Что именно вас интересует?
– Сам реши, я послушаю. Чай будешь? Может, обед?
– Спасибо, сыт.

Загадочный гость кратко поведал то, что считал нужным. Роберту понравилось, он видел, что перед ним дерзкий волк с отменным чутьем, отличной реакцией и совершенно не отягощенный глупостями и моралями.

– Я понял. Надеюсь, ты сможешь мне помочь. Понимаешь, у нас кто-то вздумал в людей палить. И попадает. Очень хорошо попадает. Мне обязательно нужно узнать, кто он такой и почему прячется. Не нужно прятаться, если прав – пали на здоровье, только объясни сначала что к чему. А так нельзя. Поможешь?
– Да, я в курсе, дело громкое. Нашумел ваш киллер сильно, далеко звенит.
– Так поможешь?
– Постараюсь. Что ж, киллер – значит, откроем охоту на киллера.
– Правильно. Стань этим, антикиллером. Только налысо не брейся, мне смешно станет.
– Не понял.
– А… я это… так, фильм как-то смотрел, пока коньяк пил и с другом по трубе два часа болтал. Вот, это тебе, аванс, держи.

Роберт выдвинул верхний ящик стола и достал внушительную пачку денег.
– Сколько здесь? – спросил Тимур, с которым никогда еще не расплачивались вот такой разношерстной выручкой, скорее всего, дневной, но всего базара.
– Не знаю, хочешь – посчитай. Мало – я добавлю. Я не жадный, ты только реши этот вопрос.
– Не буду считать, здесь достаточно.
– Хорошо. Тебе помогут. Я познакомлю тебя и с нужными людьми, и с ментами. Сейчас мой человек расскажет подробности, ты побыстрей вникай и приступай. Ограничений на моей территории для тебя нет, если будет нужно немного дальше, скажи, я позвоню хорошим людям, они тоже не откажут.
– А если много дальше?
– Как видишь, все в этом мире конечно, мои возможности тоже. Иди.
– Пусть ваш человек здесь расскажет.
– Почему? Это мой кабинет, мне работать надо.

Гость посмотрел, и хозяин его понял.

Человек пришел и поведал детали, но, как в эти же минуты выяснилось, гость сам его посвятил в еще большие подробности.
– Молодец! – похвалил Роберт. – Значит, ты не сегодня приехал? Успел осмотреться?
– Вы правы, день назад. Успел.
– Очень хорошо. Ну что ж, приступай. И помни, ты можешь мне звонить на трубку в любое время суток. В любое.
– Это само собой. Только есть пару моментов.
– Каких?
– Сейчас выходим из вашего кабинета и сразу налево.
– Там туалет, душ.
– И дверь на пожарную лестницу.
– Она заперта.
– Уже открыта, и сделал я это примерно секунд за пять.

Роберт закурил сто первую сигарету, ожидая продолжения.

– Застать вас врасплох через эту брешь – пара пустяков.
– Но у моих дверей охрана.
– Двое полусонных здоровяков в тесном коридоре для спеца – это подарок, они друг друга забодают.
– Внизу тоже охрана.
– По узкой лестнице они как на Байконур взбираться станут. Не вариант.
– Что ты предлагаешь?
– Дверь заблокируйте сейчас же, а лучше забронируйте.
– Момент, Тимур. Алло, Гарик, зайди срочно!

Вошел Гарик.

– Слушай его, он дело говорит. Теперь он тебе указания дает, а ты делай быстро и качественно.
– Все понял.
– Продолжай, Тимур, у тебя есть еще что сказать, я вижу.
– Вон с той крыши отличная позиция для прицельной стрельбы. Переставьте стол в тот угол и установите пуленепробиваемые окна.
– Послушай, Тимур, мне не ясно, на меня, что ли, охоту объявили?
– Не думаю. Но моя задача – ваша безопасность. Остальных пусть хоть всех положит.
– Твоя задача – найти! Я хочу его видеть прямо вот так, как тебя.
– Сначала вы и ваша семья. Быстро закрываем тылы, а после охота. Иначе я на два фланга в какой-то момент могу не разорваться.
– Правильно, – кивнул Роберт, держа меж пальцев дымящуюся сигарету.
– Сейчас я поеду к вам домой, потом вернусь, и мне нужно проверить вашу охрану.
– Всех?
– Без исключения. Сможете, чтобы все к вечеру здесь были?
– Почему мочь, скажу – будут.
– Отлично. И двоих внизу нужно сразу увольнять, они с тяжелого похмелья.
– Гарик, дай им сегодня расчет.
– Роберт! – воспротивился помощник. – Но это хорошие люди, проверенные, у одного из них вчера был день рождения, отметили парни.
– Нет, Гарик, – повернулся к нему Тимур, – Это плохие люди.
– Почему так говоришь, новенький?
– Он не новенький, теперь он главный для всех вас! – рыкнул Роберт.
И Тимур продолжил:
– Твои хорошие люди барыжат мимо кассы.
– Откуда знаешь? – Гарик.
– Спустись на склад и пересчитай. Вспомни, сколько ящиков оптовики отгрузили, двух не досчитаешься. Они в кустах за уличным сортиром.
– Что?.. – грозно начал подниматься Роберт.

Гарик залебезил, принялся клясться, что он все моментально выяснит и накажет негодяев, еще готов был кровь себе пустить, что сам не при делах.

– Не надо кровь, хватает уже крови! Иди! Работай! Барыгам не платить, успеют убежать, нога-рука без перелома будут.
– Понял, Роберт, понял! Тимур, я это, сейчас их урою, а тебя внизу жду! Командуй, я все сделаю, как хочет Роберт!

– Послушай, Тимур! – окликнул Роберт уже в дверях. – Я знал одного уважаемого человека.
– ?..
– Убили его.
– После моего увольнения. Характерами не сошлись.
– Да, любил покойный пускать пузыри на воду, тут ты прав. Ну, земля ему пухом. Ступай. Нет, постой, домой я тоже поеду. Пообедаем заодно.

Когда вышли на улицу, хозяин обратил внимание на автомобиль своего нового начальника охраны: добротная «Нива» с нужными размерами протекторов и крепким навесом для тарана, если понадобится.

– Тут и с движком поработали толковые ребята, – добавил Тимур.
– Заводи, я рядом сяду, – сказал Роберт, дав команду своим мордоворотам, чтобы за ними гнали дорогой японский джип максимального комфорта.

Кортеж с мутно-зеленой «Нивой» во главе въехал в ворота усадьбы, припарковался возле широкого крыльца.

Ситуация для Тимура стандартная, быстро оценив, он заявил хозяину относительно здешних охранников:
– Роберт, этим школьникам оружие доверять нельзя, оно иногда стреляет.

Хозяин не стал возражать, ведь оценка обстановки закончилась позорно для двоих здоровяков, не ожидавших такой прыти от прибывшего среднероста, решившего их проверить.
– Я знаю одну контору в Москве, где можно арендовать классных спецов, в том числе и для охраны.
– Миллионы долларов?
– Рублей, но миллионы.
– Давай. А этих увольняем?
– И тех двоих тоже.
– Третий хороший, я видел его в деле.

Тимур присмотрелся, начал приближаться к «хорошему в деле», и тот даже не рискнул испытать судьбу, признаваясь:
– Роберт, этот человек прав, мы для него школьники. Зарплату отдадите?

Кавказец кивнул и не обманул. Тимур посмотрел на парня еще раз более внимательно.
– Нет, давай его оставим, Роберт.
– Хочешь, оставляй, тебе видней.
– Как зовут?
– Саша.
– Тогда слушай, Саша…

Через полминуты быстрого объяснения создавшегося положения:
– Все так плохо?
– Да, парень, – отвечал Тимур, – стреляет кто-то очень лихо. Лучше уходи. Окажись ты в его перекрестье, он не промахнется, уж поверь. А я тебя однозначно прикрывать не стану. Вот такие расклады, Саша.

Охранник задумался: и страшновато, хотя сам не из слабонервных, и уж очень хотелось поработать с этим неизвестным спецом, который появился из ниоткуда, явно туда же после и испарится. А вдруг с собой заберет?
– Скажите, у нас против него есть шансы?
– Смотря как сети расставим.
– А если ошибемся?
– Тогда ты погибнешь. И мне тебя будет не жаль, уж извини. Забуду сразу, как только выйду из морга и подпишу протокол опознания.
– А почему я?
– Я стреляю не хуже, чем тот, кого мы ищем. Но у него полет фантазии, я тебе скажу!.. Ну так как? Решай быстрей, времени нет.
– Если с вами, то я остаюсь.
– Как знаешь, твоя жизнь.

Хозяйка дома, приятная женщина славянской внешности, с ранних лет связавшая жизнь с проворотливым кавказцем, нарожавшая ему детей, содержавшая хозяйство на должном уровне, пригласила гостей к столу. Тимур для приличия отказался, но Роберт настоял.

– Благодарю, очень вкусно!
– Идем, Тимур, покурим.

При супруге Роберт не курил никогда, потому как у нее астма и она плохо переносит табачный дым. Он уважал ее, до сих пор даже любил, что, однако, не мешало иногда с кем-то из прекрасной половины немного отдохнуть.
«…
– Спасибо, мой дорогой! Но здесь много!
– Остав, дэвочка, тэбэ нужно.
– Ты такой добрый. Понимаю, почему твоя жена тебя любит.
– Нэт! Ныкогда нэ говори о моей жене! Это моя жена, я о нэй говорю. Молча. Поняла? Молодэц!
…»

– Что скажешь, Тимур? – спросил Роберт возле особняка, закуривая.
– Вашу жену нужно надежно спрятать, детей тоже.
– Зачем? Зачем она им или ему?
– На всякий случай. Слухи быстро расходятся, не сегодня завтра киллер узнает, что вы объявили на него охоту. А хозяйка дома – ваше слабое место. Опасно.
– Она не слабое место, Тимур, – Роберт ткнул перстами с зажатой в них сигаретой в грудь начальнику охраны, – она моя жизнь.
– Тем более нужно уберечь.
– Хорошо. Скажи, а тебе самому не страшно?
– У меня нет ответа на этот вопрос.
– А если меня вдруг убьют, тэбе жаль будэт?
– Да, пострадает моя репутация.
– Молодэц, верю.

А тем временем в поселке тишь да благодать. По ночам шпана и пьянчуги вели себя предельно тихо, старались никому на глаза не попадаться. Ни тебе трехэтажной матерщины в полуночном безмолвии да на всю округу, ни музыки для идиотов на сотню децибелов, ни ора, ни плевков и лошадиного гогота гортаней. Гуляки реально боялись навлечь на себя гнев неясно кого и чего. И когда кто-то из них риторически заявлял: «Нас-то за что?» – ему логично отвечали вопросом на вопрос:
– А тех? Нормальные ведь пацаны были, и то наповал.
– Да, ты прав, сидим тихо, носа никуда не кажем. Наливай.

И стало данное поселение городского типа образцово-показательным местом обитания вполне себе культурных, воспитанных людей. А цена вопроса-то всего – так, с пяток каких-то жалких жизней. Теперь даже в подъездах чище, никто не сидел на подоконниках, оставляя после себя кучу окурков и заплевав все вокруг. Боялись, что прямо из тьмы появится некто и в их пропитые зенки упрется леденящее душу черное холодное дуло.

. . .

В один прекрасный день скрипач явился на тот самый базар, где хозяином был кавказец Роберт. Музыкант отдал в починку подсношенные башмаки и решил зайти в здешнюю кафешку, дабы обождать, ведь сапожник обещал сделать буквально за полчаса.

Но пришедшие вслед за скрипачом клиенты накинули обувнику немного сверху, их ботинки автоматически стали первыми в очереди, а заказ юнца был отложен.

– Падажи, дарагой, видищ, занят я, – сапожник орудовал своим инструментарием, – вот закончу эти туфлы и твои сдэлаю.
– А долго еще?
– Нэт. Полчаса.
– А точно полчаса? Может?..
– Конэчно, точно! Когда Вахо нэ точно говориль?! Иды, погуляй.
– Хорошо, я подожду.

Гулял музыкант и догулялся. Деньги стащили прямо из кармана. Похлопал по ним Андрюша – нет кошелька.

Не столько жаль, сколько противно. Он хотел отправиться домой за другими деньгами, но не выдержал и отправился жаловаться в дирекцию рынка.

– Тебе чего? – спросил охранник, рассматривая взволнованного парнишку.
– У меня деньги украли.
– Какие еще деньги? Тебе тут не бюро находок. Давай, шагай отсюда! Рот не нужно разевать!
– Я повторяю, меня обокрали! – и не собирался уступать настырный малый. – На вашем, между прочим, рынке!
– И чего?
– Мне нужен директор! Или кто-нибудь из руководства.
– Я не пойму, ты чего, пацан, права, что ли, решил здесь качать?
– Да! Я хочу написать заявление, пусть директор вызовет милицию, примет меры. А если бабушку обворуют, заберут у нее последнюю пенсию?
– Парень, у тебя крыша поехала? Шагай лучше отсюда!

Неожиданно из ниоткуда возник Тимур, остудил прыть хамоватого охранника, спросил, что случилось.

– Да вот, лох педальный нарисовался, умничает еще тут!
– Заткнись и не обижай с ходу человека. Парень, много у тебя украли?
– Все что было. Я точно не считал.
– Где?
– Вон там. Меня специально толкнули с одной стороны, я обернулся и только увидел, как рука мелькнула, и все, денег нет. Я знаю, это умышленно! Так нельзя! Это мои деньги, я их честно зарабатываю!
– И где ты их честно можешь зарабатывать, баран?! – косоротился быдло-охранник.
– На скрипке играю! И не хамите мне, я не люблю, когда мне хамят, понятно?!

Тимур разозлился и наехал на охранника:
– Еще раз нахамишь клиенту рынка, любому, дам по морде и уволю без зарплаты, понял? Да, шустро. А ты, это, парень, подожди здесь.

– Роберт, минуту твоего внимания.
– Чего ты хотел, Тимур?
– Конечно, это не мое дело.
– Говори, здесь теперь нет не твоё дело.
– Тебе решать, но это ворье, щипачей, я бы отсюда вышвырнул.
– Да, они мне тоже надоели. Но разве их заставишь уйти, они же как крысы: раз – и в норы.
– Дай санкцию, и ни одной крысы тут не останется.
– Я бы с удовольствием, Тимур, но как бы они тебя в темном углу не подрэзали. Умеют. А ты мне нужен.
– Не подрежут.
– Ну смотри. Прэбьют – я очень на тебя обижусь.
– Тогда я действую?
– Давай, – дал отмашку мрачный босс, сидевший, как всегда, в тяжелых клубах дыма.

– Так, парень, идем со мной. Вот тебе пару крупных купюр, засвети их где-нибудь на торговых точках.
– Чего?
– Попроси разменять. Только не ищи меня глазами.
– А, я понял. Спасибо!
– Пока рано. Идем.

– Вы не разменяете? … Извините. А вы?

В этот раз музыканта даже толкать не стали, просто выхватили деньги, моментом передали в следующие руки. Но и те и другие неожиданно были перехвачены Тимуром, да так ловко, что щипачи от неожиданности и боли внезапно громко взвыли.

Как щенков он взял обоих за химо и отвел в сторону, за ними увязалось и воровское подкрепление.

– Ты подрезал лопатник того пацана?
– А ты кто такой, чтобы я тебе отвечал? – задал нахальный тон жулик с бегающими глазенками и крысиной мордой.

Роберту стало интересно, как новый начальник охраны разберется с реально опасной шпаной, виртуозно владеющей подлыми приемчиками. Он, в сопровождении других охранников, вышел посозерцать, чем все закончится.

Тимур унизительно, чтобы все видели, врезал ладонью по уху жулика:
– Отвечай, недоносок, когда тебя хозяева чужой территории спрашивают! Ты?!
– А ты не боишься за базар… А-ай!!.. Я, я!
– Как зовешься, мизантроп?

– Что он у него спросил? – обратился Роберт к одному из охранников.
– Да я и слова такого не слышал. Мез… какой-то.
– Бес. Понятно. Не отвлекай тогда.

– Ты кто, придурок?
– Что!.. Отпусти, больно!
– Чурек?
– Нет, свой!
– Да какой ты свой, выродок! Да еще и косишь под горца. Снял сколько?
– Чего?
– Бабла!
– Три!
– Верни!
– Это с какого?!.. А-ай!

Тимур ловко опрокинул жулика на землю и обратился к его злобно зыркающим подельникам.

За происходящим наблюдали не только воры-карманники и прочие уголовнички, но и охранники рынка, наконец, почувствовав, что теперь они – ух! – они тоже сила. Но никто из них на помощь Тимуру не поспешил, пусть даже в ней тот пока и не нуждался, каждый держался своей лачуги с краю, ведь супермен сегодня тут, но завтра исчез, а они местные.

– Слушайте сюда, колбасники! – громко говорил Тимур, не давая лежащему не земле подняться.

Из воровского цеха ему отвечали:
– Ты не прав, мужик, мы здесь работаем.
– Тогда я последний раз повторяю для таких тупых, как ты! Он, – Тимур ткнул пальцем в скрипача, – наш клиент. Покупатель! Кто его на этой территории тронет – поплатится. И так ко всем нашим клиентам! Лучше поищите себе другую поляну, там можете хоть всех ограбить, мне плевать! Но здесь ваш улов закончен, вопрос закрыт.
– Слышь, фраер, а ты всегда в себе так уверен?
– Ты хоть до завтра-то доживешь? – оскалился еще некто в кепке набок, из-под козырька которой бегали мышиные глазки.

Но поспешили двое смельчаков злить этого парня, уже через миг оба валялись рядом с первым пострадавшим жуликом.
– Ну что, еще желающие остались мне поугрожать?

Жулики сделали пару шагов назад, но по-прежнему лопотали относительно своих воровских устоев, дескать, они тут работают, куда надо отстегивают, ведут себя по правилам. И зря он этих хороших и правильных пацанов уродует, какой бы крутой он ни оказался, ответить все равно придется.

– А этот, – теперь кто-то из карманников тыкал в сторону музыканта, – он лох, пусть теряет, и никому до него дела быть не должно.

Тимур обернулся на стоящего сзади хозяина рынка.
– Что ж такое, Роберт? Ну никак народ простых истин не понимает. Может, отстрелить их половину, тогда толк будет?

Тимур сделал резкий шаг к уголовникам, затем второй, те сразу же пять назад.

Скрипач вдруг озарился. Неужели нашелся настоящий герой, вставший на защиту слабых и справедливости? Он смотрел на Тимура и открыто им восхищался. Хотел сказать спасибо, пожать крепкую руку, но вместо этого музыкант неожиданно сам вмешался в ситуацию, без опаски подойдя к жуликам.

– Как же вам не стыдно?
Кто-то хихикнул, чуть заметно усмехнулся даже Тимур.

– Почему вы называете меня… как же это слово… лох? Вы украли мои деньги и еще чего-то доказываете! Вы говорите, что это по справедливости! Воровать деньги у честных граждан – это справедливо?! Если вам нечего есть или у вас больная мама, скажите, я поделюсь, я правда поделюсь! Но зачем же грабить? Вы говорите, что работаете. Но разве воровство – это работа? Разве это труд?

– Пацан, ты какую настойку хлебанул с утра?
– Чего? Я не пью. Никогда!
– Спортсмен, что ли? Не похоже.
– Я музыкант.
– Вот чухондер-то! Слышь? – некто из жуликов обратился к Тимуру. – Может, хорош эту бодягу слушать? Давай лучше договариваться. Мужик ты серьезный, мы уже поняли.
– Заткнись и слушай, что тебе человек говорит! – перебил Тимур.
– Он, что ли, человек? – рискнул вставить еще один жулик.
– Но не ты же, свинья! – Тимур.
– Ответить придется, – голосок с опаской.
– Спроси – отвечу! – Тимур. – Могу прямо сейчас. Ну?..

Не только жулики глазели на музыканта как на идиота, в его здравости сомневались все, полагая, что этот ненормальный свалился с Луны и сильно ударился головой о Землю.

В короткую паузу Роберт обратился к Тимуру:
– Послушай, он больной или мы все, да?

Не ответил сразу Тимур, он не сводил взгляда с музыканта, очень внимательного взгляда, пока безрезультатно вслушиваясь в собственную интуицию.
– Ты-мур, ты слышишь, что я спросыл, да?
– Извини, Роберт. Да, ты прав, оригинальный глупец.
– Кто?
– Этот.
– Если он глупэц, ты мы идиоты! – разозлился Роберт. – Работать надо! Торговать, покупать-продавать, чинить, варить, тапки шить, кого нужно купить! Все надо! Но грабить – нэт, нэ надо! Он прав, Тимур!

Музыкант, пользуясь моментом, продолжал митинговать, используя жуликов в качестве своей аудитории:
– А если у той бабушки это последние деньги? Если ей не на что будет лекарств купить?

Оппоненты, опасаясь Тимура и осмелевших охранников рынка, вынуждены были слушать мораль этого, по их мнению, больного клоуна.

Наконец к музыканту подошел Тимур, встал сбоку, положил ему руку на плечо, с интересом посматривая, как реагируют жулики на пламенную миссионерскую проповедь.

– Так, праведник, заканчивай митинг. Плевать мне на твоих бабушек и дедушек, но и этого ворья здесь больше не будет. Эй, болваны, вы меня услышали?

В ответ злобное молчание и скрежет зубов.
– Так, парень, деньги-то тебе вернули?
– Да.
– Покажи.
– Вот.
– Отлично. Эх, лохи, значит так, ноги в зубы и до хаты! А если кого поймаю на этой территории, узлом завяжу так, что ни один доктор не развяжет, в гробу только распрямитесь. Понятно объясняю?

Шпана со злобой расходилась, подбирая побитых. Кто-то унизительным жестом швырнул пустой кошелек музыканта ему же под ноги. Скрипач хотел поднять, как вдруг вспомнил правило седого: никогда не поднимать с земли то, что бросили как собаке. Он сделал шаг назад и посмотрел на Тимура.

– Взял и отдал ему в руки! Я сказал, отсюда ты не выйдешь, пока не вернешь в руки!

Пришлось жулику унижаться, про себя он подумал, что найдет этого чудика и жестоко накажет, на что Тимур сразу же ответил:
– Я знаю этого пацана, знаю, где он живет. Попробуешь с ним поквитаться, я тебя достану – дело принципа. А что с тобой будет, лучше даже не представляй, жить забоишься.
– Еще посмотрим.
– И перо, которое ты сейчас в дырявом кармане нычишь, лучше для салата прибереги. А то ведь я по рукоять всажу тебе его в печень, проверну три раза и буду долго смотреть.

Щипачи покинули рынок, пару глупых охранников выписали им пинков под зад под общий хохот зевак и торгашей.

– Извините.
Тимур обернулся.
– Извините!
– Чего тебе? Не все деньги отдали?
– Все. Я еще не поблагодарил вас! Вы же спасли меня, значит, я ваш должник.
– Хм, слушай, парень, а реально ты кто хоть?
– Музыкант, скрипач.
– Серьезно, что ли?
– Никогда не лгу. Я в консерватории учусь.
– О, ё!..

– А можно пригласить вас на мой концерт? Билет покупать не нужно, я вас так проведу. Я буду играть Вивальди. Знаете, последнее время на моих выступлениях полный зал, вот!
– Слушай, парень, ты таким прикидываешься? Меня в концерт на конс… в консерваторию?
– А почему нет?
– Туда пустят со стволом?
Тимур оттянул полу куртки.
– Должны. Вы же милиционер?
– Нет.
– А кто же вы тогда?
– Лучше и толковей. Ладно, музыкант, пойдем-ка со мной, поговорим.

Они устроились в местном кафе, Тимур что-то заказал, сам же не спускал со странного юнца глаз. Весь опыт ему подсказывал, что нет ничего интересного в этом музыкантишке. Но то был опыт, а последние годы Тимур привык больше прислушиваться к своему собачьему, волчьему чутью, которое обычно не подводило и пару раз спасало жизнь.

Музыкант рассуждал о какой-то справедливости – непонятно, где он ее нашел и в каких снах вообразил. Тимур слушал и не слышал, наблюдал за активными жестикуляциями своего нового знакомого.
– Тебя кто воспитывал?
– Мама.
– А отец?
– Нету.
– Понятно. Добрая у тебя мама.
– А у вас?
– Нету.

Начальник охраны хозяина рынка уже хотел отпустить парня – некогда всякой ерундой заниматься, да и нечего накручивать себе самому что-то нереальное, мало ли до чего внутреннее чутье доощущается – бред, пусть домой топает, ему на скрипке пора упражняться. Но неожиданно подошел охранник и сообщил, что выдворенные щипачи на выходе бабку грабанули.

– Тимур, они спецом на это пошли.
– Ушли?! – резко встал Тимур, меняясь в лице.
– Нет, мужики их взяли. Профессионально сработали.
– Ой не надо, повезло просто! Все, скрипач, шагай домой, мне пора.
– А можно я с вами?

Тимур подумал секунду и разрешил.

В дальнем почти непросматриваемом углу рынка наручниками к решетке забора были пристегнуты трое наглецов – все те же фейсы, не стереть.

А охранникам, сторожившим пойманных, приходилось пострадавшую бабуленцию сдерживать, потому как та яростнее боевой овчарки норовила костылем да по горбу, по горбу, одному, второму, третьему, после обратно первому.
– Сынок, подержи-ка, я вот этому еще пропишу!
– Стой, бабуля, здесь есть кому их отмутузить, не надо так усердствовать! О, Тимур?

– Отстегните их и бабушку уведите.
– Момент, шеф!

– Ну что, решили вызов мне бросить? – спросил начальник охраны, наблюдая, как высвобожденные потирали передавленные запястья, переглядывались – решали, как действовать.

У первого в правом кармане нож, у второго в левом песок с табаком, у третьего что-то где-то еще.

Но на рывок они не успели, зверь как с цепи сорвался, и уже через несколько секунд один корчился на земле, держась за переломанные пальцы, второй сползал по заборным прутьям, на которых лоскутами оставалась его подранная кожа, третий пребывал в совершенной отключке.

– Ну ни хрена себе Брюс Ли! – присвистнул кто-то из охраны.

– Раздеть и выкинуть за территорию как собак! Появятся снова – пристрелить!
– Сделаем, шеф!

– Постойте!
Все обернулись в сторону неожиданно выкрикнувшего музыканта.
– Зачем так?!

– Музыкант, ты же сам говорил: вдруг эта бабушка с последними деньгами пришла. Вся ее пенсия! Так ведь и есть, а они ее обокрали, – не зная зачем, словно оправдывался Тимур.
– Конечно, их нужно наказать, но не так же!
– А ты уверен, что они другой язык понимают?
– Нет-нет, так нельзя! Порядочный человек не может быть таким жестоким!
– Слушай, трубач, у меня от твоего возмущения уже в ушах звенит.
– Я не трубач, скрипач! Вы не имеете права издеваться над людьми! Вызовите милицию!

Все смотрели на него как на совершенно ненормального, что не смутило музыканта.
– Попробуйте им объяснить, убедить, сказать, что так нечестно. Надо дать шанс человеку одуматься, а не калечить вот так сразу.
– А если не одумаются?
– Тогда… тогда застрелите, но не издевайтесь, – неожиданно спокойно ответил скрипач, и в его словах легко читалась абсолютная убежденность в своей позиции.

Тимур опешил. Сказал что-то типа:
– Иди лучше домой, пока я и на тебя не разозлился.
– А я вас не боюсь, – музыкант развернулся и начал удаляться.
Тимур смотрел ему вслед, пока тот не скрылся.

– Уважяемый, уважяемый!
– Ты еще кто?
– Я?.. Я сапожьник! Он, вон тот, бащмак забыль, оч-хорощий бащмак! Я сделяль!
– О, еще один благородный. Там он, туда повернул, догоняй!

. . .

Поиски стрелка не приносили результата ни одной из сторон: ни криминалу, ни угрозыску. Цели совпадали, и стороны решили объединить усилия.

– Ты Тимур?
– Кто говорит?
– Прямо так сразу «кто говорит?». Губин моя фамилия, следователь…
– Теперь узнал. В чем честь?
– Обсудить кое-что нужно.
– Давай, следователь, обсудим. Только скажи мне сразу, ты с моральными принципами сильно дружен?
– Вообще не знаком.
– Тогда можно и обсудить.

Два гончих быстро нашли общий язык.

. . .

– Да-а, темный лес какой-то, – сетовал Губин на ситуацию, засидевшись в рабочем кабинете до глубокой ночи, перелопатив кипы бумаг уголовного дела, равно как и бумаги на своего нового временного партнера, не официального, разумеется. – Черт бы все это побрал! Кто ж это может быть? Или профи, или лох. Только лохи так стреляют. Но они промахиваются, а этот все кладет в десятку. Может косит под лоха? Но если косит, значит, не дурак. А если не дурак, поймет, что мы уже везде. Но он и в ус не дует. Почему? Какой-то это конкретный аут!

. . .

Прошел очередной успешный сольный концерт Андрея Прокофьева. Глухая публика рукоплескала, имеющая знания и скрипичные уши одобрительно кивала.

– Интересно он финал страктовал, нужно заметить.
– Как-то вы, Осип Богданович, выражаетесь странно – страктовал.
– А тут хоть выражайся, Ирина Константиновна, хоть не выражайся, а этого парня вы вывели на большие высоты. Все, открывайте двери, мировые залы, наш скрипач выходит. Звезда!
– Постучите сначала… в двери.

Звонок – и Альбина открыла. Сейчас она находилась в квартире ее родителей.
– Привет.
– Привет! Проходи! Забыл меня, да?
– К концерту готовился, времени не было.
– Даже на меня?
– Да.
– Ничего, я подожду. Раздевайся, приготовлю что-нибудь.
– А где твои?
– Мама сегодня в ночь, папа ушел.
– Куда?
– Совсем.

Скрипач смутился, Альбина добавила:
– Мама сама виновата.
– Мама не может быть виновата!
– Для ребенка – да. А для мужа?
– Не знаю. Но почему?
– Давай я перестану следить за собой, забуду про красивый макияж, с годами не буду убирать седину на висках, руки сухие без крема, хороших духов ты не почуешь – придешь тогда на ужин?
– Хм… не уверен, если честно.
– Вот и папа не остался… ужинать.
– И куда он?
– К другой.
– Она с утра до ночи в салонах красоты сидит?
– А зачем крайности, Андрей?
– Я так привык.
– На скрипке.
– Во всем.
– Ну, может быть, не хочу знать. Иди мой руки.

За ужином.
– Ты не пришла на мой концерт.
– Упрекаешь?
– Наверно.
– Не хотела.
– Жалко.
– Ничего. Там и без меня было кому оценить, правда?

Андрей задумался и ответил:
– Ее не было в этот раз.
– Как ты мог разглядеть в битком набитом зале? На твои концерты, Андрюша, теперь столько народа собирается, три таких зала не вместят всех желающих.
– Ее не было. Я бы почувствовал.
– И пошел бы искать?
– Да.
– Любишь?
– Нет.
– Ложь.
– Нет.
– Я не верю. Объясни.
– Она добрая, ласковая, но тянет к тебе.
– А я не ласковая?
– Ты – это что-то другое.
– Может, тогда добрая? – засмеялась Альбина.
– Нет, ты точно не добрая, – серьезно ответил скрипач.

– Ой, я не спросила, как твоя мама! Извини.
– Отвез ее в санаторий. Вроде бы ничего.
– Я так давно не была у тебя дома.
– Поехали.
– Нет, Андрюша, уже поздно!
– На последнюю электричку еще успеем. Собирайся!
– Ты такой смешной. И деньги есть, а на такси принципиально не ездишь?
– Не знаю. Привык как-то. Едем?
– А что, давай рискнем! Поехали! Я сейчас.
– Жду.

– Андрей, может, на такси?
– Пробки. Лучше на электричке.
– Ладно, дизель так дизель, как скажешь, мой господин.

В дизель-электропоезде поздним часом обстановка была мирной, почти умиротворенной. Уставшие люди в малом количестве оставались неприметными, полупьянь также дремала, временами приподнимая фейсы, дабы не проспать свой полустанок.

Мелькнул наряд милиции, у кого-то проверили документы, остановились возле Андрея с Альбиной. Странный чемоданчик привлек внимание.

– Это скрипка, – ответил музыкант, открыв футляр.
– Хорошо, спасибо, – вежливо ответил сотрудник, – музыканты, значит?
– Да, я скрипач. Она тоже. Мы скоро выходим. Во, уже на следующей.
– На следующей?
– Да, а что?
– Будьте осторожны, ребята, поздно уже. В том поселке неспокойно последнее время. Видите, какое усиление?
– С нами ничего не случится, – ответил Андрей.
– Уверенный вы в себе молодой человек, – усмехнулся милиционер.
– Когда как.
– Тогда всего хорошего!
– До свидания.

– Ты иногда такой чудной, – сказала Альбина, прижимаясь к своему кавалеру, когда они следовали на выход из железного скрипучего змея.
– Знаю, я неуклюжий, тебе со мной стыдно. Ой, извините! … Простите, я нечаянно!..
– Пошли, Андрей, хватит извиняться.
– Я толкнул.
– Ну не убил же. Пусть спасибо и на этом скажут.
– Убил?.. Нет, не убил…
– Идем, Андрей, станция уже!

Сразу за станцией полумрак, затем мрак, едва подсвеченный парой фонарей, и всеобщая мертвая тишина, время от времени нарушаемая автомобильными фарами. Странное состояние переживал поселок.

– Андрей, здесь как-то жутковато, – пугалась девушка. – И зачем я согласилась? Не сиделось мне дома.
– Сейчас попробуем поймать такси.

С такси не вышло, молодые люди отправились пешком.

– Давай через парк, так короче.
– Андрей, я боюсь.
– Идем, Альбина, тут не опасно. Здесь уже давно не опасно.
– И как ты только тут ходишь по ночам?
– Привык.
– Андрей!
– Ну что еще?
– Посмотри, те двое за нами увязались. Мне так кажется.

Скрипач присмотрелся и ответил:
– Какие двое? Они в магазин за водкой пошли, а не за нами.
– Хорошо, если так. Да, не удивительно, что у вас такое творится. Прямо как комендантский час.
– А что это?
– Ты не знаешь?
– Только слышал.
– Я тоже, но что-то стрёмное.

Когда в безлюдном парке они свернули на темную тропинку, девушка вдруг резко остановилась: сердце вылетало из груди, по коже расползался мороз.
– Андрей…
– Альбин, ну что?
– Я боюсь туда идти. Пошли обратно, пожалуйста!
– Обходить далеко, а здесь совсем рядом. Не бойся, я же с тобой.
– Да, можно подумать, ты большая защита.

Скрипач вдруг резко остановился, посмотрел на нее. В полутьме она его едва узнавала, вроде бы и лицо знакомое, но черты какие-то странные, новые, неизвестные.
– Извини, я хотела сказать… Пойдем на дорогу, машину поймаем.
– Да-да, идем.

Остановился старый жигуленок, из правого переднего окошка высунулась небритая физиономия.
– Подвезти, молодежь?

Андрей хотел согласиться, но заметил, что пассажир пьян, присмотрелся – водитель также.
– Спасибо, мы не поедем.
– А что так? Карета не нравится, я не понял?
– Вы пьяные, в таком виде за руль нельзя.
– Кончай, пацан, не в Москву же ехать! Если рядом, домчим без проблем. Падай!
– Нет, я сказал!

Жигуль рванул с места, оставив в слуховой памяти скрипача тираду нелицеприятных выражений, явно не рассчитанных на столь ранимую психику и чрезмерно острый слух.

– Я не дебил! – выкрикнул им вслед музыкант.
– Успокойся, Андрей! Ты прав, лучше уж через парк, пока нас вообще не увезли куда-нибудь силой.
– Не увезут!
– Ты видел их лица?
– Это не лица, Альбин.
– Какие-то дикие люди.
– Это не люди.
– Андрей, что с тобой?
– А что с ними?
– С кем?
– Со всеми.

Скрипач реагировал на все вокруг слишком равнодушно, что особенно поражало Альбину. В темном и жутком месте чувствовали бы себя неуверенно даже пара здоровых мужиков, а ее хлипенького кавалера вроде бы ничто и не пугало. Сейчас музыкант походил на эдакое дитя подземелья, где ему хорошо знакомы тропинки, норы и местные устои всех этих джунглей.

Андрей остановился, кругом лесок, деревья, тропы и кусты. Вслушался в наэлектризованную тишину. Альбина уже откровенно мандражировала.
– Ты чего? – шепотом спросила она.

Его ответ довел девушку до полного ужаса:
– Здесь кто-то есть.

Девушка проклинала себя за то, что в ее наиглупейшей голове родилась такая бредовая идея – ехать к нему домой, да еще не на такси, а самоходом.

Зажав рот, она едва не закричала от страха. Теперь однозначно ощущалось чье-то присутствие в обволакивающей тьме.

Скрипач поставил одну ногу на старую изломанную лавочку, положил на колено скрипичный футляр, приоткрыл.

– Что ты делаешь, Андрей? – шептала Альбина. – Давай поскорее убежим отсюда.
– Кажется, поздно.
– Что? Зачем ты открыл скрипку, с ума сошел?
– Да. Когда-то.
– Закрой и бежим скорее.
– Да, сейчас. Не хочу бежать.

Он захлопнул футляр, забросил его за плечо и взял девушку за влажную от страха ладонь.

Сзади послышался шорох шагов. Сомнений не оставалось – их преследовали.

Скрипач остановился, но не обернулся, крепко сжимая руку Альбины, вслушиваясь в тишину и собственные восприятия угрожающего вакуума вокруг.
– Андрей, я боюсь… мне страшно.
– Тогда приготовься.
– К чему?
– Сейчас будет еще страшней.
– О боже!

– Ну, здорово, урод, – мерзкий тот прозвучал откуда-то сзади.

Скрипач осторожно повернулся, заводя рукой девушку за спину. По голосу он узнал щипачей с рынка: тех двоих, особо жестоких бандитов.

Альбина вскрикнула, но сразу же прижала руку ко рту, вытаращила перепуганные глазки из-за плеча столь кавалера и судорожно думала, что делать: бежать бы надо, но ее возлюбленный балбес стоит как вкопанный, и с места сейчас ничем не сдвинешь – вот глупец!

– Ну что, хмырь болотный, пора бы рассчитаться.

Мычание незваных гостей не предвещало мирного исхода встречи.
– Что вам нужно? – спокойно спросил скрипач.
– Твоя голова.
– И твоя кровь.

Едва заметно блеснуло лезвие.

– А с бабой мы сразу после развлечемся.

Альбина готова была замертво упасть от ужаса. Она прекрасно видела, что эти нелюди в бандитов не играют, они явные представители дна уголовщины.

– Я не люблю, когда меня оскорбляют, – ровным низковатым тоном заговорил скрипач.
– Ой-ё!..
– И я не желаю вам смерти. Поэтому просто предлагаю уйти. На этот раз можете даже не извиняться, я вас прощаю.

Уголовнички переглянулись, такой издевки они тем более терпеть не собирались. Если до сего момента им было достаточно изрядно накостылять хлюпику и хорошенько попугать его симпатичную бабу, то теперь они решили действовать более жестоко с ней, а его вовсе удавить.

– Лучше уходите! – угрожающе сказал скрипач, не обращая внимания на сильный мандраж и слезы девушки за свеей спиной.

– Андрей!! – пронзающе закричала Альбина, увидев, как уже открыто блеснуло лезвие в руке одного из бандитов.

Скрипач на миг обернулся, бросил на нее мертвый взор, от чего ей совсем стало плохо – полная мистика: она не узнавала сейчас ни его взгляда, ни даже его лица.

В следующие секунды перед глазами Альбины замелькал ералаш дикости, заставивший ее окончательно забыть, что где-то еще существует человеческий мир. Странно, что девушка не рухнула без сознания. Окажись на ее месте кто-то иной, однозначно бы поплыл, увидев после пары непонятных хлопков, как двое бандитов уже валяются в грязи и, издавая предсмертные хрипы, подобно червям искривляются в неестественных позах.

К горлу подступила тошнота, и девушка почувствовала, как подкашиваются ее собственные ноги.

Но скрипач прижал ее к себе, не дав упасть.
– Все. Пошли.

Уже через пару шагов Альбина остановилась, в ее голове моментально прокрутилось множество последних жутких событий, разум, не лишенный логики, так же все быстро сопоставил, и она с ужасом посмотрела на скрипача.

А сразу после у нее случилась истерика.

На скамейке едва можно было различить силуэт скрипача, пристроившегося на самом краю. Он отрешенно смотрел на контуры мертвых тел. Затем с таким же безучастием наблюдал, как девушка, в отчаянии рухнув коленями наземь, рвала на себе волосы, рыдала, кричала, закрывала лицо ладонями, после отнимала их обратно, чтобы убедиться, что ночной кошмар ей не приснился, а является жуткой, но реальностью.

Как могла, она все же взяла себя в руки, оставаясь на коленях, словно только так и могла удержаться на земле, обернула на скрипача перекошенное ужасом лицо, безуспешно стараясь выдавить его имя.

– Идем, – тот невозмутимо встал со скамейки, подошел к ней, помог подняться.

Она не помнила, как по дороге он возле какого-то автосервиса отыскал в темноте масляную лужу с примесью солярки или бензина, тщательно вымазал в ней свою обувь и туфли Альбины, после увел ее к заброшенному болотистому озерку.

Свою верхнюю одежду скрипач выбросил в болотный омут, затем начал стаскивать куртку с девушки. Она взглянула на него потерянным взором, выражающим: «Топи и меня, если хочешь».
– Замерзла? – спросил Андрей, – идем домой, тут недалеко.

Нарезав еще несколько кругов по грязи и разным лужам, избегая открытых участков проезжей части, молодой душегуб со своей невинной жертвой пришли в его жилище.

– Чай согреть?
– Не-ет…
– Вина?
– Да.

Бутылка ушла залпом.

Без чувств, не раздеваясь, Альбина пластом легла на кровать, зарыла голову в подушку, в скомканное одеяло, натянула на лицо собственную кофточку. Временами ее колотило, трясло, она всхлипывала, вскрикивала, после проваливалась в сон и начинала стонать.

Андрей до самого утра сидел рядом в старом кресле, через наушники слушая скрипичную музыку.

Утром Альбина проснется и ничего не скажет своему странному оберегателю. Она признается себе, что больше уже никогда не сможет воспринимать нежданно захвативший ее мир, как прежде.

Навсегда минуло в жизни Рутберг легковесное время до вчера и началось сложно воспринимаемое от сегодня.

. . .

– Здравствуйте, Ирина Константиновна.
– Здравствуй-здравствуй, Альби… Альбина?
– Да, это я, Ирина Константиновна.

Профессор внимательно всмотрелась в резко изменившееся лицо Рутберг, на котором проявились странные, но отчетливо выраженные черты, непонятные черты, без труда примечаемые людьми, подобными профессору Борисовой.
– Ну-ка, идем ко мне.

По дороге в кабинет Ирина Константиновна крутила в голове тревожную мысль, что Рутберг добровольно могло привести сюда только экстраординарное событие. А вдруг с Андрюшей что-то случилось? Следующая же мысль догоняла первую: встрепанный облик неудавшейся скрипачки говорил о действительно большой проблеме, а значит, увы, сейчас придется отменить занятие с уже поджидавшей ее ученицей – подающей надежды девочкой.

– Людочка, сегодня урока не будет.
– Да-да, Ирина Константиновна, я поняла, – испуганно глядя на Альбину, студентка расторопно начала собирать вещи.
– Постарайся сама разобрать третью часть, а я… спрошу на следующем занятии с удвоенной строгостью! – попыталась разрядить обстановку профессор.

Людочка выдавила подобие улыбки и спешно ретировалась из наполнившейся электричеством аудитории.

Рутберг как могла боролась с душившими ее слезами, постоянно продавливая в горле ком.
– Ирина Константиновна…
– Что, милая, что?.. Да ты садись, садись вот тут.
– Андрей…
– Боже мой, что случилось? Говори!
– Он давно у вас был?
– Что значит давно? Вот, только недавно ушел, два… нет, два с половиной часа назад. Что с ним?

Не расслышав, что пробормотала Рутберг, профессор спросила:
– Так, может, вы просто поссорились, а ты тут пугаешь меня?
– Разрешите мне спросить?
– Ну давай.
– Скажите, Ирина Константиновна, как Андрей играл?
– Послушай, я совершенно тебя не понимаю. И если бы не твой вид, выгнала бы, поверь.
– Я знаю, выгляжу ужасно. Простите.
– Ты превосходная актриса, но непохоже, чтобы сейчас ты разыгрывала спектакль только ради того, чтобы поинтересоваться, как твой друг подготовился к уроку.
– Нет, немного не так, Ирина Константиновна. Мне интересно, как именно он играл.
– Хм, странно ты ставишь вопрос. Ну хорошо. Играл? Разумеется, прекрасно, но это неподходящее утверждение.
– ?..
– Девочка моя, этот скрипач великолепно играет уже давно. Но да, если тебя заинтересует один момент, могу сказать, что с некоторых пор его исполнение значительно видоизменилось.

Рутберг внимательно вслушивалась в каждое слово витиеватых фраз профессора.

– С одной стороны, порой его исполнение можно назвать даже гениальным, да-да, именно так и нужно. Но с другой, оно… как бы это выразить, обладает, наполняется некими не вполне естественными красками, нелогичностью интерпретаций, иногда даже дерзкими нарушениями фактуры, формы, неуместной остротой, рывками в самых неожиданных местах. Видишь ли, Альбиночка, все это у него выходит чудесно, сама знаешь, как ему рукоплещут, но… но даже среди профессионалов мало хорошо слышащих и тем более видящих. Так что…
– Что, Ирина Константиновна, пожалуйста!

И профессор решила немного раскрыть карты, пояснив тихим голосом:
– Страшно мне что-то, милая Рутберг, очень мне за него почему-то страшно.
– Он сорвался, Ирина Константиновна, – резко заявила девушка.

Профессор продолжительное время смотрела на нее, желая спросить, но не зная, что именно. Затем Ирина Константиновна рассердилась, назвала Рутберг бессовестной, а когда та ей утвердительно кивнула и выразилась в свой собственный адрес еще порочней, опытный педагог ее пожалела, прекрасно осознавая, что виртуозная вертихвостка пребывает сейчас в столь диком смятении явно не по причине возможной ссоры молодых голубков.

Рутберг, со своей стороны, была готова все рассказать, но в последний момент ее остановила некая уверенность, что своей искренностью она однозначно доставит больших проблем скрипачу, значит, такую искренность можно и нужно считать слабостью. Да, ей плохо, ей очень плохо, но узнай профессор жуткую правду, а если еще и поверит, то бездействовать она не станет. Не сложно догадаться как, ведь музыка музыкой, а вот так легко распоряжаться людскими жизнями педагог ее уровня и класса своему ученику уже не позволит. Даже такому гениальному.

«А может, и правильно сделает?» – подумала Рутберг.

– Сильная ты девушка, Альбина, – внезапно произнесла профессор Борисова.
– Пойду я, Ирина Константиновна.
– Не нужно столько самобичевания. Надеюсь, то, что ты мне так и не решилась открыть, касается только вас двоих и… или музыки.

Альбина что-то сказала, на что профессор отвечала:
– Ты же знаешь, есть чистые ноты, а есть диезы и бемоли, их дубли. И бекары.
– Знаете, некоторые диезы-бемоли ни одни бекары не отменят, а… а дубли, взятые одновременно, особенно! – почти рыдала Рутберг.
– Ну ладно-ладно, хватит умничать. У тебя ко мне еще что-то?
– Нет. Извините.

Профессор тепло проводила Альбину. Уходя, та обернулась и на этот раз только взглядом спросила: «Можно я вас обниму?»
Ирина Константиновна ненадолго, но по-матерински спасительно прижала девушку к себе.

Внизу Рутберг остановилась возле яркой афиши, сообщавшей, что вскоре состоится большой сольный концерт восходящей звезды классической сцены, скрипача…

Вдруг Альбина обернулась и заметила поодаль свою старую знакомую, до какого-то времени соперницу. Рутберг к ней приблизилась, скорее для собственного спасения, и та, словно в оправдание, показала заранее приобретенные билеты на концерт – всего лишь билеты, и не больше, чем на концерт.

Они смотрели друг на друга, Виорика не находилась что сказать и вообще сомневалась, стоит ли что-то говорить, потому молчала.

Альбина аккуратно поправила на девушке шейный платочек, прекрасно гармонировавший с ее внешностью, затем так же осторожно локон волос, подумала, что вот она, именно она реально хорошенькая.
«Она, но не я» – и ушла.

– Ну ты куда пропала? Я чуть не потерял тебя!

Это был молодой человек, обожающий Виорику, влюбленный в нее.
– Она только приближается, и у меня мурашки по коже, – отрешенно отвечала девушка.
– Что?.. Ты о чем?
– О ней. Вон, с толпой слилась, и всю толпу при ней не видно.

Парень что-то обыденно-искреннее тараторил, не пойми для чего и от чего ее успокаивал, делал комплименты и не приметил брошенный в его сторону Виорикой многозначительный взгляд – он ей стал малоинтересен.

. . .

– Ну что скажешь?

Следователь Губин сидел в тесной конуре, которую занимал начальник охраны директора рынка.
– Даже не знаю. Ты сыщик, тебе должно быть виднее.
– Тимур, давай начистоту. Твоя задача – поймать этого стрелка, у меня такая же. Поделись, если что-то знаешь, не для протокола, так, чисто по-мужски, по-дружески.
– Хорошая дружба. Я тебе карты на стол, а ты свои протоколы под?
– Нет, Тимур, если договоримся, я тебе дам ознакомиться практически со всеми материалами дела, уголовного дела.
– Практически – это или почти, или абсолютно.
– Считай, что абсолютно. Вот снимки последних двоих убитых.

Следователь Губин достал из папки множество фотографий и положил на стол.
– Смотри, тут хорошо видны входные отверстия. Здесь…

Тимур долго рассматривал, задавал вопросы, констатировал:

– Да, ваши фоткать умеют. Ты можешь мне организовать визит в морг? Надо бы воочию взглянуть.
– Могу.
– Еще бы посмотреть на фотографии предыдущих жертв и в тех же ракурсах.
– Хорошо, вот, смотри. Тут заключения экспертов. Кстати, в последнем случае убийца был не один, следов двое, вторые женские.
– О как! Дожили, Никита́ что ли, в этой глуши объявилась?
– Кто? Не слышал. На грунте рядом с трупами обнаружены фрагменты женской одежды. Похоже на следы борьбы. Но на убитых этих следов нет, их сработали без проволочек и моментально наповал.
– Фрагменты одежды – это уже что-то. Еще бы ее волос, ну да понятно, в такую погоду и в лесу.
– Следы ведут до автосервиса, потом теряются в мазуте. Стрелок-то не дурак.
– Еще бы!
– Наши постарались и довели мазут до болота, а оттуда уже все, концы в воду.
– В озере что-то нашли?
– Сложновато, но мне удалось договориться с начальством, на днях дно будет обследовано. Только боюсь, что там одна тина и залежи векового хлама, бутылок и ржавчины.
– Ну, может быть. Скажи, следователь…
– Можно просто Сергей.
– Хорошо, давай дружить, пока обоим с руки. Как ты считаешь, эти самые фрагменты не могли бы нас как-нибудь по-хитрому привести к самой одежде?
– Тимур, у тебя остались сомнения, что это не профессионал? – вдруг спросил Губин.
– Не знаю. Хитрая штука случайность.
– Не понял.
– Женщина могла оказаться как бы ненароком.
– На нее напали, и вдруг из ниоткуда появился мститель?
– Возможно, и так. Заметь, все, кого он сработал, сами твои потенциальные клиенты.
– А еще какие у тебя мысли?
– Вариант первый: тот, кого мы ищем, встретился с бандитами, они о чем-то не договорились, ну а его методы решения проблем нам уже хорошо известны. Второй: женщина. Возможно, она была с ним, увидела весь ужас, наш герой сработал бандюков, затем долго успокаивал ее. Обычная девушка при виде двойного убийства проявит выдержку?
– Вряд ли.
– Вот тебе и следы борьбы.
– Тимур, но какая дура попрется в поздний час, да еще в такую глушь?
– Да, Губин, здесь пока неувязочка. Правда, всякое бывает. Но ты знаешь, следователь, – серьезно сказал Тимур, – он не идиот. И изучи ты повнимательней историю самых громких преступлений хотя бы последнего века, то смог бы заметить: порой дамы высшего сорта в ногах валяются, чтобы отмороженный террорист ее не бросил.
– Ну, знаешь…
– Он в себе уверен, поэтому совершенно без опасений пошел ночью по такой глуши, где отморозки его и встретили.
– Знали?
– Скорее случайно пропасли. Знать можно только постоянный маршрут.
– Все равно, Тимур, я не согласен. Высший сорт или средний, а никакая баба вот так запросто в такую темень не потащится. Ни за каким кавалером.
– За тобой, следователь, нет. А за ним побегут.
– Ты прямо им восхищаешься.
– Но не тобой же. Уж извини… друг. И это, дай-ка еще те фотки.
– Последних убитых?
– Ага.
– Держи.
– Так-так, конечно же, тут сложно что-то разобрать, но, кажется, вот эта скула где-то уже мелькала. Уж не ее ли я однажды подрихтовал?
– Говори – где и кого?
– А ты перестань прятать еще один документик, начальник.
Губин уже открыто обижался, но в то же время признавал, что голова у Тимура варит очень даже очень, и решил немного поторговаться.
– Нет, Тимур, так мы не договаривались. Будь человеком, назови подозреваемого.
– Ох уж так и сразу.
– Ну тогда нет никакого документика. Ты уж тоже не обижайся, коровий мальчик.
– Чего?! – Тимур оторвал внимательный взгляд от фотокарточек.
– Спокойно, ковбой! Я всего лишь хотел заметить, вот если бы ты почитал историю Дикого Запада…
– Скрипач.

Гробовая тишина с обеих сторон.

. . .

Альбина, не выдержав ночных кошмаров и видений средь бела дня, отправилась за помощью к психологу, рассудив, что, может, зря она всегда потешалась над ними.

– Присаживайтесь, девушка! Не беспокойтесь ни о чем, я профессионал.
– У меня есть деньги, – Рутберг недоверчиво покосилась.
– Что вы сказали?
– Значит, причин для беспокойства быть бы не должно. А они, беспокойства, есть и не дают покоя мне. Они. Поможете? Мне.
Витиеватая и туманная, как дым, фраза повергла профессионала в задумчивость, а его значимость в собственных глазах не позволяла переспросить или попросить выразиться хотя бы помедленнее. Потому он по-психологически и заключил уверенным тоном факира:
– О! Все понятно!
– Мне тоже.

Уходя, Рутберг посоветовала профессионалу почитать детские сказки, потому как в них практической психологии больше, чем во всех его пафосно расставленных талмудах.

Альбина сходила с ума, старалась не покидать людных мест и снова, не выдержав, отправилась к очередному то ли психиатру, а может даже к экстрасенсу.

На этот раз ее встретила добрая женщина, настолько добрая, что во всей ее широкой натуре не обнаружилось и капли ядовитых веществ, дабы лишить беднягу простоты вплоть до пустоты.

– Спасибо, что выслушали меня, – сказала ей Альбина, заплатив.
– Не за что. Вы ничего мне и не рассказали.
– До свидания, – ответила Рутберг, ничуть не пожалев, что не открылась.

«Эх, а я-то уж думала, хоть эта молодка мне понарасскажет чего-нибудь эдакого из любовных страстей! Да, совсем скучно жить».

. . .

– Ох, ах, батюшки! Куда же ты, окаянный?!

Пожилая пенсионерка вышла из сберкассы, едва успела упрятать полученные от государственных щедрот крохи в дореволюционный гомонок, как тот вдруг сделал ноги.

– Люди добрые! Боже праведный! Пенсия! Да за что же это?! Хлеба даже не успела купить!

Но в этот день фортуна отвернулась от следующего дерзкого и беспринципного ворюги, зато судьба внимательно взглянула в его лицо. Никогда ранее он не падал на ровном месте, но сейчас неудачно зацепился ступней за бордюр и рухнул со всего маху. Начал подниматься, а старушка уже тут как тут, вцепилась намертво. Вор извернулся, толкнул ее так, что та упала. И снова бросился прочь, заметно хромая – деньги надежно оставались при нем.

Деньги, но не удача.

Милиция оцепила место преступления, оттеснила зевак, с опаской поглядывающих на накрытое тело бандита с дыркой в голове.
Разумеется, вскоре здесь оказались Губин, его помощники и Тимур.

– Ну что, Холмс, – обратился Губин, – какие на этот раз версии?
– Фраза одна припомнилась, – ответил Тимур.
– Какая? Чья?
– Нельзя уродовать людей. Совсем не понимают – убей, но калечить нельзя.
– А каким боком этот гуманизм сюда клеится?
– Его и не калечили, – Тимур кивнул в сторону мертвого тела, за которым уже прибыла труповозка. – Впрочем, как и пятерых предыдущих. Хлоп – и нет.
– Можно подумать, все другие киллеры сначала в рукопашную бросаются.
– Не чуешь ты ниточку, сыщик. Она невидимая, но прямо вот, меж пальцев, и каждый раз ускользает.

Опрос свидетелей на месте притупления.

– Так, дедуля, можно поконкретнее?
– Можно, сынки, можно!
– Что еще вы заметили?
– Плохо! Все очень плохо с народом ныне! Так в наше время не водилось!
– Все, спасибо, вы свободны! – громко уведомил агитатора рядовой опер.

– Нет, постойте! Я следователь, фамилия Губин. Отец, что вы хотели сказать? Что-то важное приметили?
Тимур стоял рядом и внимательно слушал.
– Все приметил! Похерили вы страну, граждане! Где это было видано, что вот так среди бела дня несчастную старушку грабили?
– Бандиты и в ваше время были, отец.
– А я не про бандитов! Вон, про тех двоих!
– Кого? Иванченко!
– Я!
– Задержать вон тех!
– Есть!

– А чего их задерживать-то? – возмущался дедуля. – Пороть плетьми, а не задерживать!
– За что?
– Они все видели! И сейчас глазеют как истуканы! Ох!..
– Вы не могли бы немного конкретнее? – Губин.
– Можно, сынок. Этот, которого подстрелили, туда ему и… прости господи, прямо возле них бежал. Они вон какие бугаи, нет бы подсобить да поймать негодяя, ан нет, даже когда он шлепнулся, и то палец о палец не ударили к задержанию. Не заячьи душонки, не трусы разве? Предатели! Сволочи! К стенке таких! За измену!

«Изменников» после все же доставят в отдел и допросят. Через два часа отпустят. Трусы и предатели – возможно. Соучастники данного преступления – нет.

А пока:
– Отец, ну, может, еще что видели? – допытывался Губин.
– Видел, конечно.
– Кого?
– Того. Кто стрелял, того и видел.
– А что же ты?!. Седая твоя голова!
– А ничего! Я за него, вот и уйти дал.
– Как за него?
– А ты против? Может, ты за того, кто старух наших грабит?
– Хорошо-хорошо, я тоже против таких гадов. Успокойтесь, пожалуйста. Так, ладно…
– Подожди, – встрял Тимур, – рано пока «ладно». Дед, а ты, часом, не ошибаешься? Точно видел, кто стрелял?
– Точно. Как этот негодник мордой-то своей бесстыжей в асфальт причалил, народ к нему и бросился. Думали, уже мертвый, а к мертвому не так страшно, можно и как мухи на…
– А дальше?
– Ну, я остановился и сразу по периметру смотрю. Жаль вот зрение подкачивает, раньше-то белку в глаз мог. Глядь, а там, вон там тень уходит, да из стороны в стороны, из стороны в сторону его, будто пьяного. Но пьяный так метко не стреляет.
– Так-так, пожалуйста, поподробнее! – Губин. – Приметы, что смогли запомнить?

Как ни допытывались примет от деда, тот стоял на своем, и точка:
– Не помню! Не видел! Может, толстый… Может, худой… а нет, лысый! Да, он лысый!
– Я ведь могу вас задержать, – пригрозил Губин, лицо же Тимура изобразило «Во дурак-то!».
– Кого? Меня?! – пошел в атаку смелый дед. – Сопляк! Я лагерь прошел!
– Репрессировали?
– Нет, подозревали! А разобрались – отпустили, вернули ордена и даже извинились! А те ребятишки работать умели, не то что вы, слабожильные! На, задерживай! Надевай оковы-то! Тьфу!
– Извини, отец. Иванченко!
– Я!
– Данные и показания дедушки все до мельчайших деталей!
– Есть!
– Все, идем, Тимур.

– Знаешь, сыщик, а дедуля прав.
– Ну и в чем?
– Они работать умели, а вы нет.
– Тебе-то мы что плохого сегодня сделали?
– Проехали.
– Проехали так проехали, – нервничал Губин, осознавая, как ощутимо распухло расследуемое им дело. – Я одного не пойму, он специально теперь всю нечисть отслеживает и валит?
– Нет, само вышло, по ходу дела. Он местный и романтик.
– Еще веселей! Романтик.
– То есть не дружит с головой. Не от мира он сего, сыщик!
– А вот у меня складывается другое подозрение.
– У меня остальные только отпадают.
– Слушай, за кошелек – и сразу наповал? Хороший романтизм.
– Он в раж вошел. По-другому забыл как. Видит дикую несправедливость – решение принимается мгновенно.
– За кошелек, за пенсию в три рубля?
– Глупые вы, менты. Как ты догадался, я с криминалом, можно сказать, на одной ноге, но грабить последнее у старушки, у матери – сам бы голову открутил. Прав дед, сыщик: реально похерили вы все!
– Прямо так уж и все! Тоже еще скажи – страну. Или ты не похерил?
– А я сам по себе. Короче, ты со мной?
– И куда ты собрался?
– В музыкальную эту, академию, школу! Консу, бурсу – как там ее?
– Какую?
– Да есть такая, забыл? От вашего шалмана не очень далеко, в центре столицы, на Большой Никитской. Ну?
– Что-то у меня голова кругом, Тимур.
– Едем, и лучше на твоей. С маяком пошустрее выйдет.
Возле служебного авто:
– Может, все же задержим… твоего подозреваемого? Видишь, как все начинает…
– Нет. Нет, или я сам тебе все карты спутаю! – безапелляционно предупредил Губина Тимур.

А дальше судьба сыграла очередную шутку с сыскарями, достаточно крепко взявшими след.

– Послушайте, гражданочка, нам очень нужна ваша помощь.
– Я вам не гражданочка! Светлана Алексеевна, преподаватель гармонии и композиции. Профессор!
– Извините, госпожа профессор. Ответьте только на один вопрос: студент Прокофьев сегодня на вашем занятии присутствовал?
– Разумеется, присутствовал!
– Вы уверены?
– Журнал показать?
– Нет. Ладно, спасибо.
– До свидания!

Андрюша еще с утра отпросился у Светланы Алексеевны, ему нужно было встретить маму из санатория. Естественно, преподаватель его отпустила, но пропуск в журнале решила не ставить. Она, как и почти все, души в юном даровании не чаяла, потому, когда появились двое строгих дознавателей, ей сразу не понравились их лица. Тогда зачем она будет говорить, что Андрюшенька отпросился к маме? Они еще начнут докучать бедному мальчику, приставать к нему с разными глупостями и ненужными вопросами, а еще пуще, если к его мамочке. Это она, преподавательница со стажем, может отпор дать, а мальчишечка такой беззащитный, такой умилительный, нельзя его трогать, даже приближаться к нему дерзкому мужичью не положено. Ею лично и не положено! – так вдруг решила боевитая профессорша, потому присутствовал Андрюшенька Прокофьев на ее уроке, и точка!

– Ну вот и вся твоя версия, Тимур, – сказал уже на улице раздосадованный Губин. – Не скрипач это.
– Я ей не верю.
– Почему?
– Она нас ненавидит.
– Кого это «нас»?
– Хорошо, тогда вас. Сам догадаешься?
– Ну, знаешь! – Губин смял и бросил так и не прикуренную сигарету.

Отродясь не помнили жители поселка, чтобы в сиих местах царил такой благостный покой. Ни тебе пьянчуг, ни воришек – ходите, граждане, ничего не опасайтесь, можете не прятать ваши денежки, никто их не рискнет стянуть, даже если вы гомонок свой на лавочке положите, а сами отлучитесь. Покосятся окаянные, да сторонкой обойдут – как бы в голову на́сквозь не надуло.

– Чего вам, дедушка? – спросил Андрей, неожиданно остановившись возле станции под пристальным взглядом незнакомого старца.

Дед смотрел на него и угрожающе сжимал рукоять костыля.
– Извините, мне показалось.
– Не показалось. Вот засадил бы тебе, да прямо по лбу!
– За что, дедушка? Я музыкант!
– Изыди с глаз!

Скрипач подумал, что дед по древности лет обознался и поругался зря. Что ж, ему можно, он старенький и у него очень печальные глаза, а вовсе не сердитые.

– Эх, похерили страну, раз так всё выходит! – бурчал и даже матерился дед, ковыляя прочь от музыканта, который тоже двинулся дальше, периодически оборачиваясь вслед разгневанному старику.

Теперь дедуля держал курс в строгую контору, куда его пригласили по повестке, не удосужившись явиться к заслуженному пенсионеру домой.

В кабинете следователя, где присутствовал и Губин:
– Валентин Степанович, пожалуйста, попробуйте вспомнить…
– Не помню! Не видел! Показалось!
– Вы понимаете, что, несмотря на ваш возраст…
– И ты изыди, нечисть! Я старый дурак, меня хошь суди, хошь… взашей гони, мне хоть в лоб, хоть по лбу – не видел! Почудилось!
– Вы свободны, отец, – сказал Губин, – не смеем задерживать.
– Тьфу!

И уже через пару дней – еще два трупа, которых, разумеется, сразу же записали в единый ритуальный лист прежних жертв. Трупов посетил в морге Тимур и остался крайне собой недоволен – он почувствовал, что конкретно запутался.

. . .

– Лежать! Милиция! – следователь Губин ворвался с группой захвата, в руках пистолет, за спиной выломанная дверь в заброшенную квартиру.

– Не ори так громко, напугаешь, – невозмутимо встретил гостей Тимур, позади которого стоял помощник Саша, а трое бандитов лежали фейсами в грязный пол.

Губин убрал оружие, подумав, однако, что если он, опытный сыщик, вечно опаздывает за этим, никому не известным Тимуром, где бы тогда успели неопытные.

Пойманные за распитием бандиты оказались недавно освобожденными зеками, не желающими жить мирно и уж тем более честно. Люди они с кое-каким именем в своих мутных кругах, потому сразу же принялись за дело – наехали на один местный бизнес, следом на второй. Хозяин второго как умел отбивался, но урки не могли смириться и прессанули жертву по старинке. Правда, и жертва сдаваться не желала, позвала кровного брата или свата, вместе они достали пыльные ружья и решили держать оборону.

Оборону бандиты прорвали, и результат – два трупа и водка на скором бандитском столе.

За несколько минут до того, как на уголовный шалман-огонек принялись врываться сначала эти двое, затем еще и менты.
– Ты это, про стрелка местного слыхал? – спросил уголовник.

Второй на соответствующем диалекте ответил, что ему все это до фени, и поднял стакан с водкой.

– Хорошо бы, чтоб на Робин Гуда этого и наших жмуриков списали, – выдал третий бандит.
– Правильная мысль! – первый. – Стрелку теперь уже без разницы, десять завалил или два. Покумекать надо, чтобы толково все обставить. Ну что, братва, с почином! Конечно, не так гладко все вышло, ну ничего, теперь у нас нал имеется, сейчас все по-верному обкурим, и надо бы новую затею продвигать.

Не успели уголовнички смочить опаленные тюрягой глотки, как дверь аккуратно вскрыли. Сработали тихо, не по-«космически». По-кошачьи вошедшие двое не выглядели экипированными чм-удаками, собравшимися прыгать с МКС на Землю без парашюта.

Еще эти двое не привыкли громить и портить чужую мебель и иное имущество, поэтому на пол моментально была уложена лишь уголовная троица.

– Санек, а ты, смотрю, парень прыткий! – похвалил Тимур, уже превративший фейс главного уголовника в слегка подбитый фарш.
– Спасибо, Тимур, – рад был слышать похвалу помощник, уложивший сразу двоих.

Не успели начать нежданные гости свой спецдопрос, как тут вам нате – дверь снесли, ворвались, словно голодные драные коты на дикую кошачью поляну, не предполагая, что от такого гама даже опытные кошки могут помереть со страху еще до начала столь приватного общения.

– Ха, ну надо же, опять ты! – сетовал следователь Губин, убирая табельное оружие.
– Сергей, – обратился к нему Тимур, поднимаясь со стула, – если ты хочешь, чтобы эти урки что-то поведали, то вас тут быть не должно.
– Охренел?
– Как знаешь. Хозяин барин, даже в хате мертвецов.
– Они еще шевелятся.
– Слышь, следак, это опытные волки, ничего ты от них не дождешься. А вернуться за колючку они не испугаются.

Губин подумал и согласился, добавив недовольным тоном:
– Но я останусь. Ох, вылечу я задолго до пенсии и без погон.
– Ох да, велика потеря! – съязвил Тимур.
– Ладно, сейчас организую. Попрошу коллег, может, не сдадут.
– Ну попроси.

– Очухался? – мрачным тоном спросил Тимур, снова сидя на старом стуле возле лежащего на полу бандита, который первым открыл обезумевшие и ничего не понимающие зенки. – Чего молчишь-то?

Стон в ответ.

Тимур немного подождал, затем скомандовал:
– Рассадите их. Этого сюда напротив, тех туда.
– Сейчас. Так, подъем! Давай-давай, нечего стонать!

Рассаженные полуживые бандиты переглянулись, и Тимур с легкостью определил главаря, к которому и обратился:
– Торгаша завалить – твоя идея была?

Скорого ответа не последовало. Но последовал вопль после того, как бандитский пахан схлопотал оглушительный удар ладонью по уху.

Несколько минут он корчился, держась за ухо, из которого сочилась кровь.
– Не будь зверем, – прохрипел страдалец, на что Тимур терпеливо растолковал:
– Я тебя спросил, а ты меня послал.

Наивный понес какую-то несуразицу, увиливая от вопроса, но вновь нарвался на неприятности, по сравнению с которыми пострадавшее ухо было уже делом незначительным.

– Хватит, хватит! – из последних сил хрипел главарь, снова валяясь на полу. Его подельники от страха сжались, зыркая по сторонам.

– Значит так, жулики-мокрушники! – заявил Тимур. – У вас, недоносков, два варианта. Здесь работает очень толковая бригада ментов из Москвы.

Губин продолжал наблюдать допрос с пристрастием, внутренне сожалея, что ему столь действенные методы не разрешены, ну или почти не разрешены.

Тимур подошел ко второму уголовному элементу, и тот начал сползать со стула. Третий упал поскорее сам, пока и ему не дробанули по суставу.

– Итак, горе-уголовнички, если они вас сейчас вяжут, пожизненное обеспечено. Абсолютно все убийства, в том числе и невинных коммерсантов, которых вы сдуру вальнули, лучше всего повесить на вас.

– А почему сразу на нас? – раздался хрип откуда-то снизу.
– Менты отчитаются, получат звезды и премии, а стрелок – толковый, кстати, малый – спокойно уйдет из-под прицела. Вам же судьба гнить до скончания века.
– А тебе какой прикуп с такого расклада? – снова хрип снизу.
– Не прикуп, животное. Этот стрелок мне вполне симпатичен. Он быдло отстреливает, уродов, как вы, я его в этом поддерживаю.
– А о чем тогда тёрки?
– Заказ у меня.
– На него, что ли?
– Ну да.
– Ну а мы-то чем могём?
– Говорите мне все, как на исповеди: за что убивали, как, кого еще, и т.д., и т.п.

Закончив допрос, Тимур обратился Губину:
– Никакого отношения они к стрелку не имеют.
– Это я уже и сам понял. Ладно, тогда мы их пакуем.

– Эй!.. Как это?..
– Ты же сказал, что мы…
– Не по-людски!..

Тимур наступил ботинком на кисть главаря, раздался хруст и мат, пояснил:
– Нельзя убивать не за дело, звери, нельзя. А невинного человека вообще грех!

И еще крепче поддавил, усиливая вопль снизу. Затем дал какое-то поручение помощнику, сделал звонок по мобильному и покинул погромленную хату, уже не слыша в свой адрес возмущение уголовничков:
– Братан, это не по понятиям!
– Аукнуться может!

– Так, подъем, граждане бандиты! Я следователь Губин. Готовим грабли для браслетов!

. . .

Поздним вечером Роберт сидел в своем кабинете, как всегда, хмур и окутан густыми клубами табачного дыма. Дыхание тяжелое, настроение еще хуже – предчувствие опасности, возможной беды с любой стороны не покидало. Не оставляла мысль: если тот, кто убивает людей, болен, а он явно болен, иначе б не убивал, кто завтра станет его следующей мишенью? Сегодня идиоты-наглецы, бандюки, забулдыги, прочие отбросы общества, а после? Кто в понимании этого поехавшего на всю голову стрелка нормальный, а кто подлежит отстрелу? Мысли умудренного кавказца бежали чередой, одна мрачней другой.

– Какие новости? – спросил Роберт тихо вошедшего Тимура.
– Он где-то рядом.
– И долго мне еще так жить? Полк охраны нанял. Не за сэбя боюсь, панымаещ?
– Недолго. Скоро я его возьму.
– Откуда такая увэренность? Да садысь ты, что стоишь, не первоклассник у доски.

Тимур сел напротив.
– Он не пришлый. Местный. И идти ему некуда, иначе бы уже ушел.
– Увэрен?
– Да.
– На кого думаешь?
– На того, кого никогда не заподозришь. Сомнения пока остались, но они тают.
– Так возьми его и подвэсь за ноги! Есть чего – признается.
– Если я прав, то так делать нельзя. Он слишком необычный, может и язык сам себе откусить.
– Зачем?
– Самоубийство по-восточному.
– По-восточному! Кто это?
– Роберт, позволь пока не отвечать. Ошибусь – ты всю жизнь надо мной смеяться станешь. А я так не хочу.

Грузный кавказец долго сидел в глубокой задумчивости.
– Роберт!
– У?..
– Ты говорил, что у тебя хорошие связи с ментовкой.
– Всэ куплены. Это же мэнтовка.
– У меня на хвосте столичный сыщик, ну ты в курсе. Он неглупый, реакция только подкачивает, но не сильно.
– И что?..
– Ему рады стараться местные лейтёхи донести, где я что перегну. Прикрыть бы эту лавочку. Мне нужны свободные руки.
– Пасадэйствую, если на привокзальной площади никого прэлюдно не вздернешь. Или, как на хате, не перекалечишь.
– Ну извини, с теми изуверами иначе не получалось, волки битые.
– Ладно, забыли, пусть это ментов забота. Но где же этот проклятый снайпер?
– Рядом. Я чувствую его. Благородный, черт.
– Почему благородный?
– По почерку выстрелов. Да и стреляет он, как бы тебе сказать, нереально редкостно. Я такой манеры не встречал.
– Как думаешь, он может бросить свои замашки навсэгда?
– Нет. Он попробовал, ему понравилось. Такую черту можно перешагнуть только в одну сторону. Ну, или если все общество вдруг резко поменяется. В хорошую сторону.
– Нэвозможьно!
– Эт-точно.
– Найды его. Толко не убивай. Мы прэмию ему дадым. Но если поймешь, что можешь проиграть, тода валы его сразу. Я забуду, что он оказался…

Тимур засмеялся.
– Чего? – не понял Роберт.
– Нет, так, подумал, если он меня грохнет, ты же сэкономишь кучу денег.

Усмехнулся и кавказец.
– Нэт, дорогой. Я жадный на дэньги, но не дурак. Сегодня этот стреляет, завтра другой, а послезавтра кто-то в меня. Ты мне еще можешь очень пригодиться, Тимур. Поэтому лучше уж я заплачу тэбе дэньги. Много. И постарайся, чтобы он тэбя не опередил. Только не обижайся, да?
– Может, Роберт, – вполне серьезно и без всяких обид ответил Тимур, – он может. Но не успеет.
– Надэюсь.

В следующую встречу Роберт предложит Тимуру напрямую: если тот подозревает вшивенького музыкантишку, то пусть тряхнет его и его музыкальный сундук, поищет, может, там у него пистолет. Но при этом кавказец ни на миг не сомневался, что догадки его охранителя не стоят и гроша. Тимур же ему отвечал:

– Роберт, я и сам себе не верю. А трясти его не вижу смысла.
– Почэму?
– Ряд причин. Во-первых, оружия в этот момент у него может не быть при себе. Это сразу провал и навсегда.
– Угу. Еще какие?
– А если уж реально он, то я бы очень хотел взять в самый что ни на есть нужный миг. Он на них охоту ведет, выжидает очередного дурня, а я его выцеливаю.
– Иды, Тымур. Иды.

Дверь закрылась, и Роберт выругался:
– Охотныки, ёж-мать, хэровы!

Андрей, как и прежде, регулярно появлялся в консерватории и пунктуально приходил на уроки по специальности, однако раз от раза все больше поражал Ирину Константиновну. Только вот в чем причина поражавших, отчасти даже шокировавших изменений, она не понимала. Ясно становилось лишь одно и самое печальное: не успев засиять в полную силу, восходящая звезда, завалившись неуклюже набок, уже набирала обороты по нисходящей траектории, гасла на глазах.

Андрей Прокофьев почти не занимался, постоянно был как не в себе и мало чем отличался от человека, теряющего разум.

– Ну что ж, Андрюшенька, ты закрыт на все замки, достучаться до тебя мне не под силу, тогда начинай играть, показывай, что на сегодня приготовил.

Скрипач заиграл. Профессор про себя отметила, что он по-прежнему прекрасный музыкант, а уже завтра бы стал великим. Да-да, без всякого сомнения, творческое величие – вот оно, рядом, но и одновременно недосягаемо. Опытный педагог умела видеть движения в развитии, но в данном случае она с грустью отмечала направление обратное.

Андрей закончил, смиренно ожидая любых порицаний. Но он ни в каком бы сне не смог предсказать следующей реакции учителя.
Помолчав какое-то время, Ирина Константиновна поднялась, подошла, посмотрела в его глаза, которые она последнее время не узнавала, тяжело вздохнув, произнесла:
– Знаешь, дорогой ты мой Андрюша, я думаю, тебе нет больше смысла посещать мои уроки.

От неожиданности скрипач будто пробудился.
– Я!.. – он привычно задергался, начал нервничать.
– Мне не над чем с тобой больше работать. Ты разрушил мои планы, все мои планы.
– Но…
– Нет-нет, никаких но, мой дорогой! – покачала головой профессор. – Пропуски я тебе ставить не стану, нам неприятности не нужны, достаточно этой драмы.
– Какой?
– Вот прямо этой. А какой именно – тебе уж видней. В общем, консерваторию ты скоро закончишь, можно сказать, даже блестяще. Но мне это уже становится не интересным, потому что для большинства консерватория, тем более наша – это вершина успеха, а для меня, для моих птенцов – только начало, точка старта. Разумеется, мне хочется верить, что ты вот-вот вернешься в свое прежнее состояние, и мы… но это мысли человека. А как педагог, я вижу, что ты… – м-да. Все вот думают, что профессор – это звание. Нет, Андрюша, настоящий профессор – это медик, который вынужден видеть даже летальные исходы, видеть и констатировать. Ни один педагог бы сейчас не простил мне таких слов, но я позволю их себе, потому что…

Ирина Константиновна не стала говорить, что относительно него она в отчаянии.
– …ступай.
И заботливо погладила его по плечу.

– Ирина Константиновна!
– Что? Ты хочешь задать свой постоянный вопрос, как ты сегодня играл? На пять. Или десять. Но я бы не поставила тебе даже единицу, ноль.
– Даже так?
– Странные люди всегда оценивают на два то, что априори сорок процентов. И какие же сорок от твоих возможностей я сегодня слышу? Вчера? Неделю, месяц назад? Жаль, Андрюша. Очень жаль.
– Но я!.. Я буду!..
– Может быть… Может быть, и я поверю в чудеса. Что ж, я бы даже подождала. Иди!

Дверь закрылась, и профессор Борисова, милейшая и неподражаемая Ирина Константиновна, еще долго молча сидела за столом в своем классе, не разрешая никому входить.

Вскоре вся музыкальная общественность, не понимая, что происходит, с нескрываемым сожалением констатировала: время скрипача вышло – неожиданно и необъяснимо. Сожалели даже вчерашние завистники.

В полной растерянности находилась и Альбина Рутберг. Казалось, весь суетный мир вокруг одного музыканта погрузился в недоумение, пока тот пребывал в отрешенном от всего мира состоянии.

Альбина, обычно непрошибаемо спокойная и выдержанная, в несвойственной ей манере крикнула едва ли не на всю вселенную возле консерватории, когда скрипач безучастно взглянул на нее и пошел дальше.
– Андрей!

Все обернулись, прекратились беседы, идущие замерли.
– Андрей, ты специально меня не замечаешь?
– Что? Нет, извини, не специально.
– Пойдем.
– Куда?..
– Ну, я не знаю, поговорим.
– О чем?..

Уже очень опытная в отношениях с мужчинами Рутберг чувствовала себя сейчас совершенно беспомощной, а выглядела даже жалкой. Она отчетливо наблюдала, понимала, что ее скрипач, ее мужчина, куда-то уходит, улетает, покидает ее, или всех – теперь ей становилось еще более жутко.

– Андрей, – в ее голосе звучали нотки остатка надежды на присутствие разума в его голове, этого глупого, суетного, бестолкового, но человеческого разума.

Вдруг она нашлась что сказать, пробуждая его сознание.
– Мне страшно, Андрей.

И он не растерялся в ответе:
– Кто тебя обижает? Покажи мне их.
– Кого показать? Никто не обижает.
– Тогда почему страшно?

И вновь достучаться невозможно.
– Андрей, я хочу быть с тобой, – призналась Альбина.
– Со мной?..

Что-то глубинное и тектоническое начинало приходить в движение, медленное жесткое скрежетание, нечто ломалось в ней, удаляло Рутберг от всего живого, некогда важного, от простого и амбициозного, выгодного. Пусть и не понимала, но она прекрасно видела все эти изменения, страшилась, что сама уже сходит с ума, внезапно стареет или, возможно, гибнет. Со свойственным ей самообладанием и дикой внутренней дрожью она не стала сопротивляться, не пожелала бороться за все то важное, что уже теряло в ее глазах всякую ценность.
– Андрей, я люблю тебя.

Ее признание прозвучало леденяще холодно, но он услышал, в отличие от недавнего, когда некая второкурсница вдруг остановила его и стала отчаянно шептать свои жаркие признания в любви. Но тех звуков он не воспринял, а эти доносились с легкостью.
– Меня?..
– Да, Андрей. Можешь считать меня чокнутой, но я хочу быть с тобой, за тобой.
– Как это?
– Как тогда. В лесу. За твоей спиной.
– Я не понимаю.
– Страшнее в жизни мне никогда не было. Но… но и надежней тоже.
– Тебе мало того, что уже случилось? Со мной?
– Я потом немного успокоилась, очень много думала. Вон, видишь тачка дорогая?
– И что? – скрипач даже не посмотрел в сторону пафосной жестянки.
– Рядом двое мужиков. Они важные, солидные.
– Не понимаю.
– А если как тогда?.. В лесу? Как будут выглядеть их важные рожи? А люблю… тебя!.. Андрей.
– …
– Ты только не молчи. Пожалуйста, поговори со мной. Вокруг!.. – Альбина обхватила руками голову, затем отчаянно отбросила их, совершенно не замечая, что они оба сейчас находятся в центре всеобщего внимания зрителей, не имеющих возможности слышать их выразительный диалог. – Вокруг столько слухов, столько!.. А я все знаю. Ты не злой, Андрей. Нет, не злой, не злой!
– И не добрый.
– Если бы те гады тогда сделали со мной, что хотели… оставили меня живой, вот тогда я стала бы не доброй.
– Это я тебя туда завел.
– Андрюша, милый, а у нас только там опасно, да? Стоит чуть от крашеной площади отойти, изнасилуют и убьют в три счета. Или даже наоборот, сначала замочат как собаку, а после годами насиловать станут и вопить от кайфа!
– Что ты говоришь, Альбина?
– Не бросай меня.
– Я умею играть, но не умею любить.

Скрипач взглянул на нее, и девушка ужаснулась тем изменениям в его лице, которые произошли и происходят прямо на ее глазах.
Менялся он до неузнаваемости и необратимо.

Менялась и она, даже внешне. У Альбиночки Рутберг, у этой молодой и потрясающе красивой женщины появились первые и хорошо заметные морщинки.

Долго она бродила по вечерним улицам столицы, стирая ноги даже в удобной обуви на невысоком каблучке. Шла нараспашку, время от времени покупая баночку спиртного, и не останавливаясь, когда с незавидным постоянством с разных сторон доносилось:

– Эй, красавица, может, вместе отдохнем?
– Погнали с нами, не пожалеешь!
– Ты глухая, тебе говорят, сколько стоишь?
– Алло, красотка, прыгай в тачку, потусим!

И вдруг… она даже замерла:
– Ребят, отстаньте от девушки.

Голос слабый, неуверенный, но чистый.

Но голос этот был моментально так обласкан, что Альбина испугалась, как бы бедолаге в глотку не вцепились. Этому чистому и смелому юнцу пока слишком далеко до ее скрипача, его унизят и раздавят.

И она снова шла одна, распахнутая, открытая под любые угрозы и нападения, беззащитная.

Швырнув недопитую банку в сторону, Альбина облокотилась о холодный камень стены дома сталинской постройки и заплакала.
Ее не пойми от чего воротило, она рыдала.

Пока не забрали менты.

Что с Рутберг случилось дальше, никто не ведает. Может, ничего, а может, и… Кому знать всё же очень хочется, могут поинтересоваться у любой русской девчонки, которую с дуру вдруг забирали менты. Они, девушки, расскажут всякое и разное.

. . .

Следующим утром скрипач, выходя из подъезда своего дома, обратил внимание на темную «Ниву» на широких протекторах и с тонированными стеклами. Машина тарахтела левым боком, и возле водительской двери стоял мужчина: молодой, крепкий, взгляд выверенный. Рост не высок, как всегда, одет в темно-серые джинсы, черную рубашку, поверх кожаная куртка, оружие за поясом.

Скрипач остановился, взгляды пересеклись. Они знакомы, но сейчас это не имело какого-либо значения.

«Ну вот и все», – подумал музыкант.
«Однозначно, это ты», – заключил Тимур.

Не юный юноша со скрипичным футляром с неуклюжестью шага проследовал быстро мимо, направился к станции. Тимур смотрел ему вслед, но брать не спешил, вслух рассуждая:

– Вот и вся логика. Нет никакой логики, он просто сумасшедший. Или мы. Все. Ладно, маэстро, завали еще парочку отбросов общества, с пользой для общества, на том я тебя и прихвачу – но уже с выгодой для себя. Дьявол раздери, а ведь это ты. Хорош! Кто бы мог подумать? А кто умеет думать? Я умею.

– Саша.
– Да, Тимур!
– Саша, тебе придется сыграть одну отвратительную роль.
– Какую?
– Самого отвязного урода.
– Ого!
– Но это опасно. Реально опасно.
– Бандиты, менты?
– Опасней. Я серьезно.
– Согласен.

. . .

Все звезды уже давно расслоились по грунту земному, растворились в грязных лужах, когда поздним-поздним вечером скрипач возвращался домой на последней электричке и когда наглый мужик в тамбуре пристал к нему с оскорблениями.

– Слышь, я не пойму, тебе чего, в падлу мне дать сигарету?
– Я же вам сказал – не курю.
– Что значит не курю?
– И не оскорбляйте меня! Я этого не люблю.
– Да твою-то, да туда, не любит он, ишь ты!.. Видать, тебя давно жизни не учили, да? Я спрашиваю, да? В глаза мне смотреть!

Скрипач снял футляр с плеча, тяжело вздохнул. Внутреннее чутье ему шептало, что если «верхняя» скрипка отыграла все свои концерты, то «нижняя» финальные аккорды еще не взяла, но, видимо, приходит время.

«Но я не хочу!» – про себя взмолился скрипач.

– Твоя станция, урод?! А ну-ка, пошли! Сейчас я тебя!..
– Ладно, пошли, – обреченно отвечал музыкант и ступил на шаткий грунт.

Полуржавая и скрипучая электрозмея минула переезд, и они пересекли пути, уходящие и исчезающие в вязко-тяжелом тумане.

Музыкант, подталкиваемый разнузданным грубияном, даже не заметил силуэт еще одного мужчины в темно-серых джинсах и кожаной куртке. Разумеется, он не обратил внимания и на припаркованную неподалеку «Ниву».

Моросил противный дождь, и все вокруг погрузилось в осеннюю мглу.
Мужчина в кожанке достал телефон, набрал номер, что-то уточнил, на всякий случай. Ему с того конца дурдома отвечали:
«Не волнуйся, ментов не будет, можешь работать спокойно. Ты уж только не подведи».
– Не подведу, – ответил он и, схлопывая мобильник, тоже пересек пути в направлении лесополосы.

Вокруг скрипача начал замыкаться опасный капкан. В спину подпихивал бесцеремонный наглец, кроя музыканта последними словами, впереди на опушке поджидал другой мужичок: попавшийся на воровстве охранник хозяина рынка, которого поставили в качестве живой мишени. А сзади и чуть сбоку следовал главный охотник.

Тимуру очень хотелось, чтобы музыкант достал оружие и начал стрелять. Он обязательно должен начать стрелять в той своей неповторимой манере, после чего ни у кого не останется сомнений, что это он, именно он, Тимур, обнаружил настолько неординарного умельца наводить шорох на всю округу.

Тимур знал, что оружие находится в скрипичном футляре, но опередить в стрелковой скоростной дуэли музыканту не получится, тут у него шансов нет. А не дать достойному оппоненту даже попытки Тимуру не позволяла своего рода проф-этика: главное, чтобы не зацепил Александра, на которого начальник охраны уже имел свои дальнейшие планы.

– Отстаньте от меня! – негодовал скрипач, грубо толкаемый в спину, не успевая оборачиваться.
– Шагай, тупица! Сейчас я тебя проучу!.. – отлично играл роль Саша.

Скрипач упал, тщетно пытался подняться. Наконец удалось. Футляр распахнулся и валялся теперь на грунте, но ничего из него не выпало. Музыкант суетливо старался застегнуть замки, переживая за скрипку больше, чем за собственную жизнь, а вид у неприятеля был куда как серьезен и звероподобен. Только причина его гнева не ясна, но скрипачу по сей день не были ясны ни единая из причин моря гнева, агрессии и открытого хамства, царивших поверх и сквозь всего общества. Потому не интересовала и данная.

В это время Роберт сидел за рабочим столом, хмурый, на взводе, теребил телефон и пачку сигарет с зажигалкой, не переставая курил. Он верил, что у начальника его охраны все получится, но что-то не отпускало, не позволяло расслабиться.

«А если я все же ошибаюсь?» – мелькнула мысль у Тимура. – «Пацан ни за что пострадает. Да и черт с ним, у нас все ни за что страдают. В любом случае убивать его никто не собирается. Зато если угадал!..»

Наглец все же вытолкал постоянно падающего и снова поднимающегося музыканта на опушку, продолжая крыть того последними словами. Но теперь скрипач как-то странно затих, внутренне успокоился, стал осторожно осматриваться по сторонам, не обращая внимания на град оскорблений. Наконец он выбрал и занял удобную позицию. Александр мог бы оценить выбор неуклюжего юнца, но ему сейчас было не до того, он не понимал, почему ему приказали так гнобить совершенно беззащитного, хиленького соплячка. Он внутренне негодовал. Все негодуют, но никто не оспорит, потому и Санек послушно выполнял все указания.
– Ну что, допрыгался?

Из-за ствола широкого дерева появился еще один человек – тот самый охранник-воришка. Тимур продолжал наблюдать со стороны, размышляя: «Ух ты, какой молодец, нутром почуял, как лучше встать. Зверек, однако».

– Кто вы такие?! – громко спрашивал скрипач. – Что вам от меня нужно? Почему вы так со мной? За что?
– Потому что ты урод! – вступил в игру охранник, напоминавший ту сволочь, которая, когда прижмут за хвост, начинает этим хвостом мести как можно слаще, дабы угодить сильным мира сего, пока те сильные.

– Хорошо, пусть я урод, хорошо! – перешел на крик музыкант, прижимая к себе футляр со скрипкой. – Только оставьте меня! Так будет лучше, поверьте!
– Кому?
– Я.. я не знаю! Вам.
– Чего?! Ха-ха-ха! Так, дай-ка это сюда! Отдай, сказал, скотина, упираться еще вздумал!

Охранник, подлец по природе, понимая, что за ним наблюдает сам Тимур, и по его выводам вынесет решение Роберт, изо всех сил старался выслужиться сразу перед всеми. Он не знал, чем и кому насолил этот хлюпик, но раз его приказали наказать, значит, он, старательный подлец, сделает это с особым усердием, как и полагается всякой падали.

– Не трогайте скрипку! – музыкант как мог старался удержать футляр в руках, за что получил кулаком в лицо.

Он упал, охранник хохотал, плевался и продолжал издеваться. Затем открыл вырванный футляр, грязной граблей взялся за тонкую шейку стройной скрипочки, принялся изображать клоунаду и гримасничать.

– Ты же такая-растакая! Вся такая-растакая! Ну, поскрипим? Эх, скрипун, вставай, сыграни-ка мне! И сплясать не забудь! Только постарайся, чтобы мне понравилось, иначе я тебя задушу! И ее тоже! Нет, лучше шейку ей сверну! Лежать, фуфло! – и удержал музыканта тяжелым ботинком на грязном грунте.

«Откуда в них это? – удивлялся Александр, став невольным свидетелем скотного мира. – Какое удовольствие издеваться над убогим и беззащитным? Но почему и я?..»

Тимур, не доставая оружия из-за пояса – ведь опасности ноль, футляр с тайной «скрипочкой» в руках того идиота, – открыто вышел на мрачную опушку – несуразную сцену человеческой грызни, изредка подсвечиваемую тусклой рампой луны сквозь дырявые водянистые небесные кулисы.

А дурень тем временем вошел в раж, наслаждаясь, как извивается и страдает слабачок, не в состоянии вынести мытарств над скрипкой. Идиот ничего не успел заметить, разве только услышал, да в последний раз.

Хлопок – выстрел.

Александр резко дернулся. Тимур моментально выхватил оружие, но вдруг неестественно засмеялся, глядя на глупого охранника, который с дыркой в пустой кастрюле валялся на земле.

Не простил его скрипач за насилие над беззащитной скрипкой.

– Ух ты! – восхитился Тимур, только сейчас окончательно сообразив, что стрелял ведь музыкант. Падал сто раз, кувыркался в грязи и лужах, а оружие извлечь все же успел, да так, что никто из них и не заметил. Извлек и спрятал под лохмотьями подранной одежонки.

– Круто, парень! Лежи-лежи, даже не пытайся, ты у меня на мушке! – приказал Тимур, удерживая пистолет. – Не советую, останешься жить, может быть. Все-таки я в тебе не ошибся. Ну надо же! Смотри, Саша: с земли, не целясь – и такая меткость!

Скрипач его словно не слышал и не видел: перевернулся, попытался встать, но пока оставался на четвереньках. Лицо перекошено, старался докричаться непонятно до кого, но задыхался:

– Оставьте меня!.. Пожалуйста… Я не хочу больше!.. Ма-ма…

Тимур, продолжая держать оружие на изготовке, стоял и думал, что теперь делать. Он вдруг и сам сейчас частично начал терять рассудок, его неожиданно стало пробивать на странные смешки, издевки, даже ругательства. Но только не в адрес скрипача, с которого не сводил дуло пистолета.

– Ну что, люди, плюди, блюди и бараны, огребли?! Ты взгляни, взгляни, Санек, как он их! Один! Всех!

Александр мешкался, окончательно теряясь.

– Санек, эй, очнись! Ты-то хоть не огорчай меня! Музыкантик со стволом, миг и пальнет, хошь в тебя, хошь в меня, а ты весь такой тренированный, но как овца беспомощная стоишь и зенками хлопаешь. Заметь, Шурик, он лежит и опасней в дюжину раз, чем ты, когда даже стоишь.

Затем Тимур, сопровождая дулом неуклюжие ползания на четвереньках теряющего рассудок музыканта, обратился уже к нему:

– Эй, герой, хватит ползать, ты летать обязан! Не бросай пистолет. Давай дуэль! Да оглянись ты, смотри, я опускаю свой. Ну же, рискни, воин!

Скрипач практически ничего не слышал, он не оставлял тщетных попыток подняться, но все тело пронизывала предательская дрожь, из-за которой он месил грязь, сырую траву, то и дело утирая и вымазывая лицо. Он будто ослеп и что-то жалкой ощупью искал.
– Ма-мочка… где ты?..

– Ну же, парень! Принимаешь мой вызов? Жить крысы тебе все равно не дадут, да и не крысы тоже. А так хоть погибнешь в достойной схватке с настоящим профи. Такой поединок – честь для тебя! Да и для меня, в общем.

Музыкант по-прежнему никого и ничто не воспринимал, то и дело что-то бормоча.

– А если не хочешь такую дуэль, предлагай любую. С десяти метров, с пятидесяти, с любым оружием, без! Вставай, стрелок, ты мужик, ты доказал!

– Я скрипач! – неожиданно выкрикнул тот, обернув, наконец, перемазанное грязью и нечеловеческой гримасой лицо.

– Нет, не-ет, ты не музыкантишка! Зверек, реальный. Даже меня удивил. Я тебя уважаю. Ты уж извини, что стреляться приходится нам с тобой, такая жизнь у нас у всех, волчья. Или сучья! Без пуль ты вошь. Так, Санек? Что стоишь как обмороженный?

Александр не знал, что делать. Он сильно пожалел, что принял участие в столь гнусном мероприятии. Трое, пусть теперь двое, но здоровых мужиков, измываются над мальчишкой, который уже и полуметре от себя и оружие потерял, и теперь от полной беспомощности зовет на помощь маму – невыносимая картина.

Саша чуть приподнял пистолет, но сразу же опустил – в его адрес выругался Тимур, сказав, что это не его схватка, ствол пусть держит носом в землю. Затем и он сам опустил оружие, снова обращаясь к скрипачу:
– Ну так что, парень, так и будешь ползать? Или все же дуэль?

Музыкант обратил на зверя перекошенное лицо, утер грязь, размазав ее поперек, заговорил, задыхаясь от негодования:

– Дуэль? Стрелять? Я музыкант, а ты? Кто ты, негодяй?! Я ноты учил, а ты удары смертельные! Моя музыка людям радость приносит, приносила, а ты смерть! Давай дуэль – на моем, на моем поле! Тут не хочешь посостязаться, гад проклятый?!

Тимур задумался. Музыкант продолжил:
– Или мы посоревнуемся, кто лучше о больной маме позаботится?
– А вот здесь ты можешь проиграть, музыкант. Моя мать уже давно…
– Не проиграю, сволочь! Потому что ты пошел и убил, вот так запросто и за деньги! Потом да, ты можешь позаботиться о ком угодно. Убить – это легко, я знаю, я очень это теперь знаю! Для этого не нужно учиться семь лет в музыкальной школе, четыре года в училище, пять в консерватории – раз, и все. И сразу деньги, много денег! А ты вооружись скрипкой, флейтой, а потом заботься о маме. Ты проиграешь! И знаешь почему?
– Ну? – Тимур поражался такому ходу мыслей оппонента.
– Потому что я смог взять в руки твое проклятое оружие и защитить маму, девушку! Но я ненавижу оружие, ненавижу! Оно людям горе несет! А теперь ты возьми мою скрипку, на, вот она, возьми! Попробуй хотя бы одну ноту, две… И после этого ты предлагаешь мне поединок? Честный? Что же здесь честного? Посмотри, у меня руки так трясутся, что я даже пистолет поднять не могу. Но только ты уже проиграл, гад!

В этот момент быстро заговорил Александр:
– Тимур, пожалуйста, я больше не могу, давай оставим парня.

Но тот все больше входил в свое странное состояние некой отрешенности от реальности, и уж тем более от милосердия. Он не хотел просто убивать скрипача, но все его нутро жгло волчье желание примериться к острию предельно опасной стали, бритвы, и сразиться.

– Тимур, прошу! Можешь выгнать меня, уволить, только не надо, хватит!
– Са-ша…
– Какая дуэль, Тимур, глянь, он встать не может! У него руки трясутся как у ненормального.
– Он и есть ненормальный. Я тоже. И нам ваш мир нормальных не уперся, понял? Ну, скрипач, хочешь, я помогу тебе подняться? Возьми оружие, выбери дистанцию. С нее сходимся и стреляемся! Как в старину – читал в книжках? Все будет по-честному, обещаю!

Скрипач, стараясь подняться с четверенек, бормотал едва ли членораздельно:
– Я не хочу… по-честному… больше не хочу… но… хотел…

И в следующее мгновение Тимур вдруг удивился, а где же пистолет музыканта, и именно в эту секунду раздался роковой выстрел.

Дуэль окончена.

Оружие Тимура увесисто приземлилось возле музыканта, следом грузно опускалось мертвеющее тело, окончательно сползая с последних нитей жизни.
– Бр-ра-во, скр-пач…

И зверь завалился лицом вниз.

Пока Александр стоял в полнейшем замешательстве, не веря в реальность происходящего, музыкант словно очнулся и начал приходить в себя. Он, наконец, смог подняться, уперев руку в сырой ствол дерева, оглядел помутневшими стеклянными глазами сие чертообиталище – кривая опушка в дьявольском лесу, постарался поймать равновесие.

Александр желал помочь, подойти к нему, но мгновенно уперся в странный взгляд скрипача и разумно подумал, что тот может выстрелить когда и как угодно, и никогда не промахнется, потому остался недвижим.

В следующую минуту скрипач начал поднимать свой пистолет, но Александр остатками рассудка уловил его желание, сказав осторожно:
– Нет, скрипач, ты так не стреляешь. Ты хочешь, чтобы я убил тебя на опережение. Нет – мой тебе ответ.

Взор скрипача, опустившего оружие, выразил непонимание.

– Я больше не хочу быть скотиной, – ответил Александр, достав мобильный телефон. – Алло, Роберт, это Саша. Все убиты. Кажется, и я.

. . .

Вскоре местные менты доложат хозяину рынка о найденных в лесу двух трупах, личности которых, разумеется, уже установлены. Роберт молча сбросил вызов и запустил в стену телефон, схватил трубку городского, с третьего раз набрал правильный номер, прокричал:
– Собирай детей и все самое необходимое! Быстро!

. . .