Ниша невесомости

Вечерело, как все разом потерялись, онемели, замерли надолго, казалось, навсегда. Никто и верить не желал в дикость случая – тогда у всех в глазах темнело. Они держались вместе, в любви, дружбе, в невесомости. А теперь еще крепче, плечом к плечу и сердцем к сердцу.

Неделя или год минули.

– Хороший паренек.
– Не уверен, что он стал бы нашим.
– Я тоже.
– А ты?

– Не знаю. Ребят, не нужно искать замену. Сагит – его не заменить, – пожав плечами, и по сей день с грустью в тоне, отвечала Айна.
– Айна!..

Соглашаясь с девушкой, кивнул Урмас. Промолчала, сидевшая с ним рядом Дая.

Пригрустил Эрик, осторожно обнимая Берту.

Юргис постарался приободрить друзей, как всегда расположившихся уютно и попарно по краям широкого стола.
– Предлагаю немного вина.

Подруга Юргиса Ирэн потянулась за фруктами, неспешно переводя цепкий взор с Айны на Урмаса и Даю, с Эрика на Берту, затем опять на Айну, одиноко сидевшую между двух соседних пар, заботливо к ней прильнувших.

В эту маленькую страну европейского уклада все они съехались когда-то, уже не помнили откуда, и разбежались, каждый из своего края через переправу как могли. Перезнакомились не сразу. У всех как-то разом случились беды, которые каждый до побега перенес, у всякого своя, но болевой след оказался общим.

Сагит повстречал Айну, между ними вспыхнула любовь. Айна оставила мужа, затем их с Сагитом уже покинула любовь. Но кавалер сдаваться не желал.

Замечательный художник Урмас, друг и коллега Айны, посетил однажды цирковое шоу и неделю спустя представил друзьям Даечку, прелестную гимнасточку, с легкостью парившую под куполами-небесами, повергая зрителей в онемение-шок и ноль дыхания.

Немного позже друзья случаем заглянули в концертный зал, восхитились молодым талантом. Эрик-пианист принял приглашение дружить, поведал свою грустную историю из недавнего прошлого, после – конкретно всех внезапно озадачил.

– Эрик, ты серьезно? – спросила Айна пианиста, теперь уже их нового друга.
– Да. Берта – она супер! – отвечал влюбленный музыкант.

– Она может и супер, но муай-тай даже звучит жутковато, – с улыбкой констатировал Урмас, параллельно поясняя Дае, что за штука тайский бокс. Цирковая гимнасточка смотрела с выражением «Народ, вы чего? А если она нас всех того?»

Как-то между делом появился Юргис, с кем Сагит-Айна и Урмас-Дая случайно познакомились десять дней назад. Интересный молодой мужчина, юрист, только получивший назначение на должность помощника прокурора города.

Знакомство же с Бертой, тайским боксером, мечтающей уже чемпионкой погулять по парку Лумпхини, состоялось на чемпионате города по муай-тай, где дикой внешности девчушка переколотила своей мельницей из рук, ног, локтей и коленей всех соперниц, уложив многих на канвас в первые же минуты жестких противостояний.

– Эрик, дорогой, ты уверен, что нам стоит ее подождать? – поинтересовался Сагит, как всегда, спокоен, выдержан, улыбчив.

– Гм-гм, извиняюсь, конечно, но я даже не уверен, что она девушка, – заметил юрист Юргис.

– Ребят, мне под куполом цирка так не страшно, как на эту вашу… девушку смотреть, – призналась Даечка.

– Идемте, знакомиться! — заключил Сагит, негласный лидер, неспешно, но уверенно собирая всех под свое крыло мировоззрений в области невесомости.

– Милый, ты обожаешь авантюры, – сказала Айна, и друзья стали покидать бурлящие трибуны, пробираясь в сторону раздевалок.

Дикая пантерка Берта, поснимав странные повязки с коленей и локтей, тугой обод с головы, повынув перья из густых локонов, переодевшись и приняв вид нормального человека, оказалась очень даже по-своему милашкой. Но еще сильней девушка поразила всех следующим теплым вечером, признавшись:
– В муай-тай мы начинали с моей любимой подругой Ирэн. Но та, глупышка, не проходила и недели.
– Испугалась?
– Она?!.. Вы ее еще не видели!
– А где она сейчас?
– Поет в опере.
– В опере?
– Да. Обожаю посещать концерты, когда получается. Обычно сплю, конечно, но ее люблю.
– Как друга? – осторожничал Сагит.
Больше – было ясно по глазам.

– Стойте, я, кажется, знаю, кто это! – воскликнул Эрик, он же пианист, уже влюбленный в Берту тай-боксера.

– Народ, все хорошо, – заключил Сагит.

Через пару-тройку недель, в загородном домике на втором этаже с выходом на просторную террасу, в слегка затемненной зале, вокруг широкого стола расположись друзья в полном составе.

Сагит — смуглый лидер с добрым блеском в глазах. Рядом с ним Айночка-художник.

Урмас, коллега Айны и такой же одаренный художник, обнимал цирковую гимнасточку Даю.

Эрик-пианист не переставал восхищаться Бертой, лаская, баюкая и постоянно гладя, будто по шерстке бойцовскую пантерку, способную расколотить на части любую агрессию, но не способную даже пальцем тронуть доброту и нежность.

Оперная же певица Ирен, подруга Берты, самая старшая из всех, напротив, имела вид властный, голос с нотками командности, в каждом ее движении присутствовала статность.

Помощник прокурора города оценил характер оперной певицы и уже сидел с ней рядом. Он был всего лишь годом младше.

Дабы развеять остатки налета путаницы, представим еще разочек наших обворожительных героев, точнее, четыре вполне себе милых микс-пары.

Сагит — выдержан, задумчив. С ним рядом Айна – художник.

Урмас-художник возле Даи – цирковой гимнастки.

Улыбчивый Эрик-пианист и социальная тихоня Берточка-боксер.

Юргис-юрист и певица опер, Ирен, она же подруга Берты, на которой как раз в этот вечер под легкую музыку, свечи и вино свет клином и сошелся.

– Берт, это правда? – поразился ее пианист.

Тай-боксерша опустила веки и нежно посмотрела на Ирен, уверенно восседавшую возле своего юриста, заявившая открыто всем:
– Мы и сейчас любим друг друга. Я и Берточка. И если хоть одна зараза на ринге ее обидит, сама удавлю!

Все смеялись. Размышлял Сагит. Уловила мыслей его ход и Айна.

Недоумевал немного Юргис, но милая певица Ирэн его успокоила, признавшись тихо:
– Дорогой, мужчина мне тоже очень нужен. Даже больше. Поверь. Только не потеряй власть надо мной, иначе я забуду про интерес к тебе.
– Ну… как же?.. А если?
– Ударь.
– Что?!.. – чуть ли не в голос возмутился помощник прокурора. На что его женщина, оперная певица, также тихо пояснила:
– Когда я рискну быть с тобой неправой или дерзкой, ты резко положи меня на стол, побив о пол посуду, и ударь. Раза три. Сильно.

Кодексы и своды от законов вмиг покинули юриспруденческий «зум».

. . .

Неделя или год минули.

– Хороший паренек.
– Не уверен, что он станет нашим.
– Я тоже.
– А ты?

Все вместе согревали Айну как могли, теплом окружали, утешали. Она держалась, друзей благодарила бесконечно, чаще бессловесно.

Парня звали Мик, по иронии хода судеб и он в этот славный городок заехал-заплыл где-то полугодиком назад. Откуда? Да не важно. Прибыл вместе с пожилыми родителями, обосновался, теперь трудился и учился, быстро постигая язык местности. Мик – переводчик, востоковед.

Нос к носу он столкнулся в дверях супермаркета с Айной, когда та выронила журнал. Мик поднял, подал, тихо произнес:
– В ваших глазах много боли, простите.
– Да… спасибо.

Друзья Айны были рядом, заметили их краткий диалог.

– Меня зовут Мик. Как вас?
– Айна. Извините, мне пора, меня ждут.
– А меня нет.
– Что?.. Ах да. Знаете, меня уже тоже… нет.
– Но то ваши друзья. Вы лукавите, вас все же ждут. Я переводчик.
– Замечательные друзья. Я художница. Прощайте.
– Могу я попросить ваш номер?

Айна пожала плечами, затем все же дала отсканировать свой контакт с экрана смартфона.

– Я позвоню. Вечером. Можно?
– Не обижайтесь, если я не возьму трубку от неизвестного абонента.
– А вы запишите.
– Не хочу.

Друзья окружили Айну, Урмас приобнял, Эрик-Берта поцеловали, Юргис подал руку, Ирэн была рядом, когда все рассаживались по машинам.

Где-то и когда-то, будто и не здесь всё случилось, и даже в иную эпоху:
«…
– Ребят, а мы с ума не сходим? – Урмас.

Они все сидели за столом, свет приглушен, за окнами смеркалось, горели свечи, неспешно подливалось вино.

Каждый промолчал, всем внутренне желалось посходить с ума, но внешне всякий оставался осторожным.

Даечка, девушка Урмаса, немного друзей отвлекла, попросив Ирен что-нибудь нежное спеть.

Минутами ранее Дая вслух вспоминала тот жуткий случай под цирковым куполом, когда ей удалось удержаться, но только ей. Все слушали, размышляя, как же уязвима жизнь и даже без рискованных высот.

Репертуар Ирен был сногсшибательным, чутье ситуации особенным. Она спела, но только после того, как сама Берта, сидевшая рядом с Эриком, ее попросила. Пела, повергая всех в еще большую пучину размышлений, в нишу невесомости, неразумности. Нотки ее голоса легко скользили и пронизывали ауру вокруг, сопровождаемые лишь осторожным покачиванием огоньков свечей и неслышимым дыханием затаенных слушателей.

Днем-неделей позже та же обстановка рая невесомости.

Эрик-пианист сел за рояль, друзьями пристроенный в углу меж пары декоративных пальм. Коснулся клавиш, отставив фужер вина, полились нотки фортепиано. Ему в такт без слов осторожно доносились мотивы от Ирэн.

– Черт, да пусть я сто раз буду грешен, но хочу посходить с ума! – вдруг выдал Урмас и уже в следующий раз принес незаконченную картину, приковав внимание всех разом.

– Урмас, что это? – Эрик-пианист.
– Мысли. Из странной жизни.

Айна воздержалась сказать, что Урмас очень вырос как профессионал, его идеи уносились ввысь. Но ее, профессиональную художницу, все понимали и без слов.

Многие уже признались, но до сей поры молчал Сагит, осторожно наблюдая, умудряясь вести всех куда желал, одновременно ни к чему не принуждая.

Даечка заявила, что к ее великому сожалению она ничегошеньки не смыслит в живописи. Но ей вдруг на помощь пришла Берта, пояснив:
– Дайка, милая, это как на ринге. Или как у Эрика поверх клавиш. Ты творишь то, что хочешь именно сейчас, в эти минуты, мгновения.

Кто-то пожелал пошутить над чемпионкой, дескать, творить, равно как и громить, она сама умеет так, что лучше даже не представлять. Но всех остановил Сагит, подойдя к Урмасу с его незаконченной картиной незавершенных желаний.

– Да, все верно, каждый должен делать то, что хочет сейчас. И чего хотят другие. Как минимум – не против.
– Но если?.. – Айна, Берта и Ирэн.
– Мы все здесь адекватны через край. Настолько, что каждый из нас ненавидит насилие, неуважение, бескультурье. Но ведь мыслим мы не об этом.
– Но!.. – Дая.
– Само выйдет, если не держать, когда желания взорвутся.

Никто не понимал, как Сагит умудрялся с легкостью всех вести куда-то, не часто что-то говоря, но всегда тонко, непринужденно, невероятно вовремя. Тем не менее все верили ему, чувствовали его бесконечную искренность, доброту, выдержку, интеллект и особенно полет фантазий, девяносто девять к ста пока не озвученных.

В очередной вечер, что случался буквально раз-иной в неделю, когда все вновь комфортно расположились за столом, Сагит вдруг произнес некоторые свои мысли. Он кратко пересказал то, что прочитал в последние пару ночей, философский труд мирового мыслителя, затем принялся спокойно рассуждать, выстраивая монолог из вопросов без ответов:
– …если это норма, это правильно, а то?.. Но это появилось в эпоху зарождения государственности. А желания человека когда?.. Его стремления и страсти?.. Неужели позже?.. Духовники налагали запреты, разжигая костры, языки от которых готовы вспыхнуть и сегодня. Но мир, к их несчастью, немного цивилизовался… Мужчине допускается почти всё, кое-где всё абсолютно. А женщина чем хуже?.. Не достойнее его?.. Еще вчера за что-то назначалась по закону казнь, сегодня это деяние уже героический поступок, и опрокинуты все прежние нормы и законы. Тогда чего стоят эти нормы?.. Убеждения?.. Не предрассудки ли они?..

Философские беседы шли непринужденно последние три-десять встреч друзей. Действовало вино, социальный разум глушила обстановка, доверие позволяло, успешность и самореализация каждого убирали нужды, тяготы, с легкостью удушающие любую личность. Все были еще достаточно молоды, прекрасны, помыслы добры, желания словами необъяснимы.

Снова чарующе пела Ирэн, Берта смотрела на нее влюбленными глазками, ею же самой, в свою очередь, любовался Эрик, уловивший посыл от Ирэн, дабы сесть за рояль.

Стихала музыка, голоса, кто-то что-то прошептал, вкус вина коснулся чьих-то губ, и уже в следующее нежное мгновение был передан…

Глубока и таинственна продолжалась ночь, когда:
– Ребят, что мы натворили? – тихо, со страхом в голосе, прошептала немного перепуганная Берта, та самая из муай-тай.

Еще с вечера друзьям то ли вино так ударило, либо они сами в неясный экстаз улетели. Всем было скучновато, потому ничего лучше придумать не смогли как во что-то поиграть, может, в карты, или иная незамысловатая затея.

Участвовали все четыре пары, перед началом каждого «раунда» на листочках записывали желания, которые проигравшая пара должна будет исполнить у всех на глазах при приглушенных свечах. А какое именно – проигравшие и вытянут из четырех возможных вариантов.

Поначалу эти желания были скромны, скорее детские шалости.

– Мы пролетели? – Ирэн.
– Да, милая, – констатировал Юргис. – Тяни и читай, что от нас теперь ждут.
– Сейчас… О, ерунда какая! Я у тебя на коленях, мы целуемся ровно три минуты. Дорогой, мне этого будет недостаточно.

Действовало вино, сгружалась в разум ночь, раскрепощались фантазии, за ними руки, помыслы, стремления.

– Ого, – шептала Даечка Урмасу. – А если это нам выпадет?
– А ты когда писала, подумала, что это может выпасть и нам, дорогая?
– Не очень…

Но публика потребовала, чтобы данное желание не менялось, пусть пока никто и не предполагает что именно, разве что хорошо понимали направление.

Накал достигал вершин, а когда достиг, все забыли про игру, бумажные листочки, успешно выполнив зарядную миссию, мирно дремали где-то в центре стола.
!?.. !.. !!..

На напуганный голосок милашки Берточки: «Ребят, что мы натворили?» поднялся Сагит, приблизился, присел возле, долго смотрел в глаза котенка.
– Выпить хочешь?
– Да, – призналась Берта.
– Ирэн, прошу, налей.

За руку он подвел Берту к роялю, возле которого стояла почти законченная картина Урмаса о неземном и невесомом. Полностью потушили свет, задули свечи, оставив лишь единственную поодаль. Сагит убедил Берту говорить, закрыть глаза и говорить. Та смущалась, но отвечая на осторожные вопросы, заключила:
– Было замечательно, но… но признаться я никогда в этом не смогу. Я ничего не сказала, хорошо? А вы ничего не слышали.

Они не слышали, они ощущали часом ранее, часами напролет, когда всё слишком гармонично выходило, выводило, ублажало.
…»

Это было где-то и когда-то, будто и не здесь, и даже не сейчас. А в эти дни и месяцы, почти что год, все по-прежнему грустили. Их встречи продолжались, друзья стали еще теплее друг к другу, понимая, насколько ценна жизнь, и как ничтожны в ней едва ли не все виды социальных предрассудков-порицаний.

А вечером звонил Мик. На третий вызов Айна все же сняла трубку.

Они встретились. Гуляли.

– Это твои друзья?
– Это люди, которых я люблю.
– Здорово! Много друзей – это классно.
– Мик, ты не совсем меня понял.
– Что?..

Вскользь Айна что-то пояснила. Как могла, как с легкостью умел Сагит.

Мик продолжительные минуты смотрел на нее, не моргая, пытался переварить, понять, не шутит ли милая леди.

– Но… Айна, ты… ты мне понравилась. Я влюблен в тебя. В тебя! Скажу больше, я хочу семью.
– Стой!
– Что?..
– Это мне неинтересно. Уже было.
– Неинтересно?
– А тебе нравится когда лгут? Всю жизнь?
– Ты ненормальная?
– Да.
– Но… И дети…
– Детей я захочу. Позже, дай немного… постареть. А вот насчет семейного уклада, увы, лучше меня оставь, боюсь, до такого я очень долго не состарюсь.
– А, понимаю, ты однажды обожглась, так?
– Вокруг весь мир пылает. Сагит так говорил.
– Черт, он ваш учитель жизни? Вы без него беспомощные?
– Нет, он всего лишь предложил нам задуматься.

Их диалог непонимания продолжился, закончился почти скандалом. Разумеется, не тем скандалом и нанесенными обидами, как принято в разных далеких или близких краях, но волны, бури внутреннего возмущения, негодования все сильнее захватывали Мика.

Айна же не отвечала, молча и спокойно рассматривала, изучала своего кавалера, думая при этом: «Интересно, он здоров и правильным останется? Какой он? Или уже завтра я о нем позабуду?»

– Айна, послушай!..
– Не хочу, – ответила она и, сев в свой красивый автомобиль, уехала.

Мик смотрел вслед и размышлял, а не напиться ли до чертиков в мозгу?

Напился до получертиков, утром набрал Айне, та с легкостью парировала:
«Ты плохо спал, слышно по голосу. Если на работу не срочно – отдохни».
– Мы увидимся?
«Не знаю».
– Почему?
«Я буду делать то, что захочу. А я пока не знаю».
– Но я хочу.
«Меня?»
– Айна!..
«Не стесняйся, мы же тет-а-тет».
– Да.
«Случится».
– Что?.. Когда?
«Когда так же страстно захочу и я».

Мик сидел с трубкой в руках, глядя в пол, ощущая тяжелый шум на чердаке поверх социально-головного мозга.

Парень он отважный, сильный, потому решил действовать уверенно – нужно ведь бороться за свое счастье.

Мик попросил Айну еще раз встретиться, и та согласилась. Он долго убеждал, дескать, все по глупости возможно, даже такие виражи, но пора одуматься, начать нормальную жизнь, ведь они уже слишком взрослые. А если кто-то мешает, не отпускает!..
– Ты мне скажи. Только скажи! Едем к твоим этим друзьям, я поговорю с ними, они тебя отпустят, пусть только попробуют!..
– Что попробуют?
– Ну…
– И?..
– Я хочу их увидеть. Мне есть о чем с ними побеседовать.
– Пожалуйста.

Мик явился в загородный дом в оговоренный день и час. Встретили парня добродушно, пригласили за стол. Тот отказался и сразу с места в карьер.
– А что у вас здесь происходит?

Взгляды непонимания сосредоточились на госте. После третьего вопроса в прежнем тоне, послышался первый ответ:
– Уважаемый, ты бы не забывался, в этой стране даже хамство наказуемо, представляешь, как такое непривычно? – начал Урмас.
– А я вам не хамлю. Извините.

– Другое дело, – продолжил Эрик, приглашая все же гостя к столу.

Тот отказывался ровно до того момента, пока в дело не вступила Ирен, властно усадив чем-то недовольного посетителя.

Разговор не получился, Мик ушел, но все же немного более смягченным. Теперь он неспешно брел вдоль ухоженных аллей, красивых фонтанчиков с подсветками, ровных газонов, размышлял.

Айна – мила, по-своему неповторима. Но кто ее друзья? Гуляки и развратники? Но тот, первый, кажется, Урмасом представился, очень даже интересный человек, видно буквально с первого взгляда. И Эрик… А если бы он, Мик, не встретил Айну, но увидел бы Ирен, несмотря на ее очевидный статус, мог бы и влюбиться. Очень красивая женщина, яркая, выразительная.

Затем Мик вспомнил фразу Юргиса, последовавшую ответом на его реплику: «Молодой человек, я вам как помощник прокурора города ответственно заявляю, здесь нет ни единого нарушения закона. Заметьте, я юрист и честный человек, а не покрыватель безобразия».

Несмотря на то, что Мик нанес не самый доброжелательный визит, обитальцам загородной резиденции парнишка приглянулся, и вскоре они пригласили его на концерт. Все второе отделение пела Ирэн, а когда ступила вниз со сцены, стала еще большей знаменитостью. Певицу осыпали цветами, комплиментами, признавались в любви к ней и к ее таланту. Сама же Ирэн была счастлива, что концерт понравился всем без исключения друзьям и особенно Берточке, у которой тоже должно состояться выступление через неделю.

Разумеется, Айна пригласила Мика и на соревнования по тайскому боксу.

– Кто будет участвовать? Где? Бокс?
– Тайский.
– Айна, ты сейчас говоришь о той девушке, которая плакала, когда пела Ирэн?
– Да. А что она – не человек, не женщина, не может плакать, когда поет ее кумир?
– Может, конечно, но… тайский бокс… я по видео не могу на это смотреть, а тут…
– Я тоже. Поэтому приглашаю тебя поглазеть вживую.
– Ты реально хочешь пойти?
– Я не могу не болеть за близкую подругу.
– Да, дорогая, вы реально как-то уж очень далеко от мира оторвались.
– Или мир застрял. Так мы идем?
– …

С неба звезды отсылали вниз приветственные блики. Открытая площадка. Натянуты канаты, зажглись софиты. Исполнены первые ритуальные танцы, запустили ритм тайские барабаны, цимбалы и яванский кларнет. Стартовали поединки. Каждый удачный удар рукой, ногой, локтем или коленом публика сопровождала громким восклицанием, некоторые – аплодисментами. Зрелище в лучших традициях муай-тай.

Мик не попросил новых друзей сообщить, когда на ринге появится Берта, не сомневаясь, что и сам ее узнает.

Не узнал.

В начале поединка Берточке сильно досталось, пока за сердце хваталась Ирэн, желая подбежать к канатам и собственноручно выбросить белое полотенце. Заодно и заявить глупой девчонке, если та еще раз выйдет на бой, то может забыть про нее, про Ирэн.

Эрик же, пианист, искал глазами, где бы раздобыть огромную крышку от рояля и от души шарахнуть по голове мощной соперницы Берты, которая явно превосходила в габаритах и мускулах. И пусть это не по правилам, он, Эрик, музыкант, и у него свои взгляды на жизнь, согласно гармонии здравого смысла и доброты, а не как у этих ненормальных, у которых локти, кулаки и ноги врезаются ломом в туловище другого человека.

– Боже, как же она еще на ногах-то держится?! – неистово негодовал Эрик, то и дело подскакивая со своего места.

Перепуганная Даечка, цирковая гимнастка, думала, не забраться ли ей с легкостью пташки прямо по мачтам под софиты, дабы оттуда чем-нибудь начать бомбардировать жестокую боксёршу, которая вовсю разила бедную Берточку.

Но в это время все заметили, что Ирэн уже стояла возле ринга, грациозно смещаясь то в одну сторону, то в противоположную параллельно канатам.

!!
И Берточка не заставила себя ждать. В следующее мгновение она одарила дерзкую соперницу такой убийственной «восьмирукой мельницей», сама вращаясь будто дикий волчок, завершая серию ударов дичайшим лоу-киком, что судья моментально остановил схватку, замахав над головой руками «Всё-всё-всё!»
!!!
К поверженной сопернице поспешила помощь.

– Сагит всегда говорил, что только любовь творит чудеса, а не сила, наглость и… хамство, – вдруг сказала Айна.
– Что? – не расслышал всей фразы Мик. – Айна, ты в порядке?
– Не я на ринге.

На ринг вместе с судьями и другими членами команды Берты поднялась Ирен, обняла победительницу и заботливо, по-матерински, гладила суровую гладиаторшу по туго затянутым волосам, пока та отвечала чуть снизу лишь взглядом нашкодившего котенка. Ликующая же публика была абсолютно уверена, что эта статная дама в длинном платье возле чемпионки – ее главная наставница.

Покидая спорткомплекс, где только что закончилась церемония награждения, друзья, пробираясь к автостоянке, вынуждены были постоянно останавливаться и ждать, пока Берта даст очередной автограф, передавая друзьям букеты. Сама же Берта держала под руку Ирэн, та заботливо накрывала ее кулачок своей широкой ладонью. По другую сторону от победительницы держался Эрик.

Один из поклонников с цветами в руках вдруг замер на месте. Парень мускулистый, явно спортсмен, возможно также тайский боксер. Он восхищенно выразил уважение Берте, сказал комплименты, но затем перевел взгляд на Ирэн.
– Мы знакомы?
– Я видел ваши афиши. В центре города.
– Обознались.
– Нет. А я думал, вы…
– Нет.

. . .

– Мик, дорогой, если ты любишь Айну, уважай, а лучше люби всех, кто ей дорог, – говорил Юргис. – Эти люди тебе всегда ответят взаимностью.
– Но я… извините, я не могу… меня интересует женщина, только женщина… одна она.
– А почему ты думаешь, что здесь все, простите, со всеми? Ты ошибся, здесь иное.
– Я… так не думал.

– Думал, – Ирэн.
– Наверно, – признался Мик, сидя возле Айны.

– Тут нельзя только одно – неуважение.

– Здорово у вас, – сказал Мик. – Но, позвольте спросить, как вы к этому?..

– Мы никуда не приходили и не идем, – продолжил Юргис-юрист, – мы живем. Живем, дышим и дорожим.
– Дружбой?
– Жизнью, дорогой. И друг другом. Сагит так говорил.
– Сагит?
– Ты сидишь на его месте. Теперь оно твое. Раздели с нами эту боль. Если пожелаешь.
– Вы не будете против, если я останусь?
– Мы рады тебе.

Вечер блаженно затянулся. Под руками Эрика тихо пел рояль. Из другого угла залы, пристроившись возле Юргиса, подводила мотивы Ирэн, почему-то постоянно сегодня капризничая и даже пытаясь дерзить своему юристу. Тот, держа в руке бокал и сигарету между пальцев, подозрительно на нее посматривал своими строгими, но добрыми глазами.

Берта несколько раз бросила чуть обиженный взгляд на Ирэн, та в ответ строго покосилась, и тай-боксерша переключила свое внимание на Эрика, подойдя к роялю, встав сзади возле пианиста, нежно положив лапки на его плечи.

Интересная гармония порой сама рисуется на одном холсте. На мужских плечах ласково лежат нежные руки милой боксерши из муай-тай, в то время как широкие мужские лапы легко заставляли петь тяжеленный, непокорный всякому рояль.

Айна вышла на широкую террасу второго этажа, устроилась в глубоком плетеном кресле меж декоративных деревцов, поставив фужер белого вина на стеклянный столик, взяла пачку дамских сигарет, придвинула резную пепельницу. Прикурив, она погрузилась в воспоминания: приятные, грустные, сердце щемящие. Айна редко курила, но сейчас, в эти минуты, под глубоко вечерним небом как-то шла ей эта сигарета, гармонично вписывался в общий пейзаж ало-красный уголек.

– Прости нас, Сагитик, – одними губами произнесла девушка, продолжительно затягиваясь. Подчеркнулись правильные черты ее лица, глаза отразились блеском, рука с сигаретой чуть заметно дрогнула раз несколько.

В дверях террасы показалась Ирэн. Подошла и присела возле колен Айны.
– Тебе плохо, милая?
– Немножко.

Через минут двадцать Ирэн исчезла, а возле резных перил из белого камня стоял Мик, глядя куда-то вдаль в сторону тихо шепчущего ночного леса, за его спиной по-прежнему сидела в кресле Айна.

Мик развернулся, сместил другое кресло и сел напротив, начиная затяжной молчаливый диалог, пока в их руках перебрасывались бликами хрустальные фужеры белого вина.

Изящный хрусталь!.. не так уязвим, нежели совсем даже не вечная жизнь.

. . .