Мудак хорошим слесарем не станет

Жизнь семейная по причине долгонудия всё заводила и заводила членов очага в тупик. И завела – обычное сосуществование у правильных людей.
В паре лет эдак тридцать жили два барана – разнополых.

Первый – жена! Образованна до неприличия.

Второй, муж, совершенно без дипломов. При сдержанно-спокойном отношении, никто его всерьез не воспринимал, кроме одной дальней родственницы, давно пославшей к черту все университеты и сколотившей неплохое состояние в базарно-барахольной торговле.

Итак, второго персонажа, главу очага, назвали мы бараном один раз, а более не станем. Вся его баранистость заключалась лишь в одном и главном – ему никто в жизни не указ, как-нибудь разберется сам, пока повсеместно у народа в санузлах текут краны. А из голов – советы, но для советчиков Харитоныч, как звали его все уважаемые слесаря и работяги, оставался беспросветно глух.

Вообще неясно, почему в век особого развития не в большом почете слесарное искусство – будто весь ученый мир без него сможет обойтись или заменить интернет-девайсами. Как раз слесари и сантехники, электрики и прочие монтажники – это самые незаменимые граждане. А если еще рукастые и пьют в меру – золото, а не просто люди. Один хороший слесарь стоит минимум трех профессоров или дюжину доцентов. А когда речь заходит о Василь Харитоныче – он в своем деле бесценен!

– Мужики, вот подскажите, – обращался к старшим работягам за обедом на газетках молодой слесарь, – стоит мне жениться или подождать?
Те ему отвечали, но как-то все больше неопределенно:
– Кто ж ее, жизнь-то, наперед знает?
– Не говори. Поначалу все хорошо, а потом… Никитич, огурчик подай.
– А ты это… сейчас. Эй, Харитоныч, бросай ты эту резьбу, иди, обед стынет! Тут молодому совет нужен.

Василь Харитоныч, запрятав сгонную муфту, или не сгонную, в карман, предварительно замерив ее диаметр штангенциркулем, покряхтел, сел на ящик возле импровизированного стола, вник, в чем суть, и выдал на свой лад:
– Жениться, говоришь? – туша в общей пепельнице сигарету. – А что ты напрягаешься по пустякам?
– Василь Харитоныч, а як же ж, дело ведь важное, какие тут пустяки?
– Чего? Насмешил. Это когда ж женитьба для мужика была серьезным делом?
– Вот те раз! – подхватили другие работяги. – А для чего ж мы все, да не по разу?
– Так, чтоб получше привязать, пока часто хочешь. Только опосля понимаешь, что пристегнут сам и намертво. Молодость, она такая, одна брехня.
– Ну, а… это… как же?
– Сами ж сказали – не по разу, – ответил Василь Харитоныч, жуя и снова рассматривая сгонную муфту и еще некую деталь, размышляя, как бы получше их приспособить туда, куда те приспосабливаться не желали.
Но сгонные муфты, они не люди, с ними, если с душой и руками к вопросу подойти, всегда все обустроить можно, и в этом мастерстве Василь Харитоныч мастак от бога!

Да, еще немного по его семейству:

Был у слесаря – золотые руки и саженец, на горизонте которого уже тридцатник вырисовывался, но отношения отца и сына оставались сложными, натянутыми – песнь извечная. По его поводу папаша однажды высказался прилюдно, когда сынушник в очередной раз решил показать свою умность и ученость:
– Пап, чего ты можешь понимать? Краны чинить – это тебе не…
– Во! – перебил отец. – Очередной доцент бюджетного перепроизводства. Перхоть в башке, сопли в носу и каша во рту, зато аспирантура!
– Чего? – переваривал умный люд выданное слесарем.
– Мать-услужница постаралась, – Василь Харитоныч из-за стола поднялся, покидая не его покроя праздник, бросил небрежно жене: – Штаны ему не забудь подать, а то без них еще уйдет.
– Да иди ты! – привычно отмахнулась та.

А выпускник аспирантуры тряхнул удлиненной гривой, поднял орлиный взор, мол, я, я и только я! Ах да, еще и мама, она ж… не то что необразованное мужичье!

– Вась, ну чего ты опять завелся? – спросила на лестничной клетке двоюродная сестра жены. – У вас отличный сын! Умница, образован! Вот найдет себе хорошую невесту, женится, появятся внучата, счастье!
– Какое? – закуривая, думая, сейчас пойти в слесарку или закрыться в своей комнате и посмотреть футбол.
– Что какое?
– Он семейку на что содержать станет? Лоб здоровый, а по пятьсот то и дело у меня стреляет, зарплатишки-то не хватает.
– Ничего, потом повысят.
– У таких, как он, завсегда карман дырявый. Пойду я.

В этот момент на площадке появилась жена и сказала, чтобы отец выдал сыну немного денег.
– Во, опять. На что на этот раз? – буркнул Василь Харитоныч.
– Вась, ну что за вопросы? Машину заправить, так сойдет?
– Машина в кредит, заправить нечем, еще и за деньгами посылает мать, тьфу! Носки ему не забудь постирать, опять в вонючих пойдет.
И денег не дал.
– Да иди ты!.. – как обычно, бросила жена, у которой где-то завалялась парочка дипломов, ни к чему так толком и не приложенных.

Итог: все как у всех, примерно восемьдесят к двадцати, отличие лишь в том, что часто хмурый слесарь-сантехник Василь Харитоныч, в принципе, не был занудой, скрягой или забулдыгой. На основной работе ему платили, как и всем – немного, но левака столько, что многие записывались наперед аж через выходные.

– Гражданочка, тут плитка у вас уж больно дорогая, не попортить бы. Может, вы кого-то из солидной конторы пригласите?
Богатенькая дама, владелица дорогих хором, приложилась плечиком через халатик к косяку двери и пожаловалась:
– Приглашала уже.
– И что?
– Вон, попортили.
– Ай-ай-ай.
– А вас мне Виталий Кузьмич рекомендовал. Сказал, лучше никто во всем городе не починит.
– Кузьмич?.. А, да, помню, брат или сват мэра, кажется.
– Все верно, тунеядец.
– Это уж не мое дело. Ну так что, приступать?
– Приступайте, Василий Харитонович, только на вас вся надежда.
– Но работы тут надолго, за раз не управлюсь.
– А я вам помогу.
– Муж не прибьет? – буркнул слесарь, раскладывая из чемодана инструментарий как хирургический.
– Да за границей он, кобель.
– Ну тогда чиним спокойно. Давай, хозяюшка, скотч, тряпки, будем плиточку укрывать. Жаль, если что, красиво все уложено.
«Криво кое-где, конечно», – подумал слесарь, но расстраивать хозяюшку не стал.

Через три дня она не только заплатила с солидной надбавкой и бутылкой дорого вина, а еще и призадумалась, по-прежнему опираясь не на мужа-кобеля, а на косяк через халатик, кто ж ценней: ученый, богатей или… или слесарь?

– Вывод однозначен, Харитоныч! – вечером поднимали железные кружки с вином мужики. – Ох, хорошее зелье тебе подогнала эта мадама! Спасибо ей!
– Харитонычу спасибо!
– Правильно! За его золотые руки!
– За то, что со своими поделился!
– Давай, Василь Харитоныч, за тебя!
Тот молча поднял свою кружку, и одним заходом иностранная бутылка опустошена, но на помощь пришло родное разливное.

– Вась, пил, что ли? – жена.
– Я пьяный?
– Нет, но запах.
– Деньги.
– Что?
– Сыну хороший компьютер нужен, вот, пусть купит. Смотрите только, чтоб не облапошили. Если что, я найду, кто подскажет.

Жена пересчитала, пояснила, что этого не хватит.
– Я ж тогда давал, первая половина, а это как раз вторая.
– Васечка, но он первую уже потратил. Надо было, позарез, понимаешь?
– Так я ж тебе деньги давал?
– А он попросил. Сыночек ведь.
– Вот е… – дальше не очень прилично, но по делу.

– Вась, больше никак, да? Может, в следующий раз?
– Следующий калым мне на машину нужен. Двигатель коптить начинает, пора капиталить.
– Вася, ну у тебя ж золотые руки, попробуй сам, ты же все можешь.
– Я слесарь-сантехник, а не моторист. Там другие руки нужны.
– А может, подождет немного машина?
– Машина? Нет, не подождет, она не человек.
– И что?
– Она душа и кормилица.
– Ох, все у нас не как у людей!
– У вас точно.
– Да иди ты!..

Признаем, что Василь Харитоныч хоть и хмур по виду, но по-своему так харизматичен, что мужики, ехавшие сейчас с ним на рабочий объект в троллейбусе, весь день станут хохотать, повторяя то и дело: «Пролезешь?»
– Ну Харитоныч, ну надо ж такое выдать!
Тот молча улыбался, все больше себе под нос.

А случилось в транспорте следующее. Хамоватой гражданочке средневзвешенных габаритов чем-то Василь Харитоныч не понравился: стоит тут такой на проходе, с чемоданом непонятным, в рабочей робе, понимаешь. В общем, слово за слово, да десять ему в ответ, после открываются двери троллейбуса, и невозмутимый Харитоныч ее спрашивает, указывая на выход:
– Пролезешь, нет?

Всеобщий хохот, и нагловатая сюся побагровела, она бы много что сказала, но надо было выходить.
– Козел!
Василь Харитоныч усмехнулся, народ засмеялся еще сильней.

В те моменты, когда родственная увязка сын-отец теплела обоюдно, между ними начинался задушевный разговор, иногда он той же задушевностью и заканчивался, не всякий раз раздором.
– Отец, чего ты так образованных людей не любишь?
– Людей не люблю, многих, не всех, конечно. А уж если образование, нос до небес, туши свет от их ума.
– А разве слесарь – это специальность?
– Одна из самых ценных, сын.
– Почему?
– А куда ж без нее? Или варианты есть?
– И тебе всю жизнь нравится краны чинить, унитазы менять, стиралки устанавливать?
– Нравится, когда после меня все надежно работает. Когда люди довольны. И денежки, которые мне платят, тоже очень нравятся.
– Странно, пап, в век технологий…

Спора никакого в этот раз не возникло, зато сын поведал, что мама нашла себе очередного героя – великий психолог, прекрасное образование (может, выдуманное, но не суть), знаток жизни и счастья-обустройства. Теперь она с сестрой и подругами – его страстные поклонницы и верные фанатки. Он им и им подобным вещает, как и что нужно срочно менять, после чего их жизнь станет раем.
Василь Харитоныч ругнулся, затем прокомментировал сей момент:
– А денег много берет?
– Вообще не берет, отец.
– Очень плохо.
– Чего?.. – крайне удивился сын.
– Жулик – это проще, чем фанатик. Кто-то из умных сказал.

Сходка родственников в преддверии новогодних праздников, небольшое застолье, выпивали, женская половина вовсю обсуждала новое увлечение жены Василь Харитоныча. Сегодня приехала и прямолинейная, в лоб атакующая дальняя сестра, та самая рыночная спекулянтша. Ее все с давних пор называли миллионершей, она и не против.

– А сам-то он женат, женат? – кто-то из двоюродных.
– У него прекрасная семья! – отвечала супруга слесаря, легко ведомая психологической брехней. – Прекрасная!
– Фотку-то хоть покажи! – просила приглашенная соседка по даче, старая сплетница и жаба-приятельница.
– У меня только на телефоне. Вот!
– Ух, хорош-то как! Ну прямо красавец!

– Дай гляну, – сухо сказала миллионерша. – Фу, убери. Очередной Чумак.
Женщины опешили, переглянулись, но на неприязненную реакцию обратил внимание Василь Харитоныч, отдельно выпивая с кем-то из мужей-рабов, чья рабская доля имела пожизненный и многократный ипотечный характер.
– Подожди, я сейчас. Разлей пока по пятьдесят.
– Василь, давай уж сразу по сто.
– По пятьдесят.
– Ладно.

Василь Харитоныч подошел к жене, переполненной чувств восхищения, молча взял из ее рук телефон, присмотрелся к лощеному фейсу в костюме. Вернул со словами:
– Глаза брехливые.
– Да иди ты!..

– Да это он тебя ревнует! – кто-то ради шутки.
Но шутка сил не возымела, потому что супругу Василь Харитоныча нельзя было в чем-то порочном упрекнуть, хотя бы до тех пор, пока слепота всех степеней и видов не считается пороком.

Дальняя родственница еще смолоду неровно дышала в сторону Василь Харитоныча, каждый раз воздыхая: эх, ей бы такого мужика, они б еще богаче жили. Но вышло иначе, когда-то молодой Василий однажды быстренько соединил провода под капотом привлекательной водительше, автомобиль завелся, а уже через полгода они соединились сами.

– Хренотень все это, вот как я тебе скажу! – негромко, но весомо на что-то отвечал Харитоныч ипотечному рабу. – Давай, по пятьдесят. Только по пятьдесят, я тебе говорю.

– Согласна, Василь Харитоныч! – через стол заявила региональная миллионерша.
– В чем? – поинтересовался кто-то из женщин.
– Какая разница, – ответ миллионерши, – с таким мужиком я б даже спорить никогда не стала. Эх, плесните и мне, что ли, еще. Разрешишь, Василь Харитоныч? … Ну, спасибо! Тогда твое здоровье, дорогой!

Миллионершу никто не ревновал, только по-доброму шутили. Женщина она, конечно, яркая, но одновременно честная и совершенно не подлая. Мутное грязным называла, белое как чистое ценила. Но уж если что не по ней, а обычно все не по ней с этим народом, всегда оставалась атакующей в лоб. Да как завернет порой, хоть стой, хоть охай, она еще добавит!

– Да что ж ты так выражаешься-то? – возмущалась супруга Василь Харитоныча, когда миллионерше надоела зубно-стимулирующая песнь о все том же психо-знатоке. – Дети в соседней комнате. Услышат еще!
– Ой, туда-то!.. – и опят по матери. – Дети! Да ваши дети уже знают, где аборт по-тихому сварганить, да как правильно мужика ублажить, чтоб не соскочил, если стоящий! – и еще ввернула для окраса.

Жена Василь Харитоныча поморщилась, но всерьез с миллионершей спорить никто и никогда не решался, чему случалась не раз причина.
Причина:
– Даже не знаю, к кому и бежать, – как-то плакалась одна из сестер жены Василь Харитоныча.
– Не нужно ни к кому бежать, дам я тебе денег, – вдруг ответила миллионерша, доставая коньяк и нарезая русскими кусками семь видов заграничного сыра на закуску.
– Ой!.. – запричитала родственница, в чей дом вчера постучалась беда. – Я отдать-то когда ж смогу, не знаю!
– Все по одной земле ходим. Бери рюмку.

Силу этой женщины, которой недорогой товар-шмотье на продажу со всего света поставляли по-крупному, ее прямоту и волю воспринимали все и всегда помнили: случись чего, только она одна и опора, остальные станут лишь умничать и разглагольствовать.

Заодно миллионершу побаивались. Что не так, она же атакующая в лоб, да такими словечками!.. А некто, решившись однажды ей перечить, огрёб второе добивание так, что пожалел об открытии рта и больше ничего подобного себе не позволял.

Выглядело это примерно следующим образом:
Фраза незаурядной умности с откровенно издевочными смеху… смехерочками в адрес миллионерши, которая только рюмочку подняла.

Рюмочка зависла в воздухе, взгляд-прицел взял цель, закусились губы, и:
– А ты, кобелина, меня жизни не учи! Я вот!..

Народ запротестовал, дескать, тема не к столу, мало ли у кого что когда-то было, но:
– Все к столу, раз уж сказал! Дурак, что сказал, и вдвойне, что тогда попался! Не можешь – не берись! Не обуздаешь – не лезь!.. под юбку. Вот так.

Василь Харитоныч тогда одобрительно кивнул, поднял свою рюмку и со словами: «Умная женщина!» выпил первый за ее здоровье.

Сегодня же небольшое душевное застолье перерастало во всеобщий релакс-балаган. Одни сидели по ту сторону, что-то обсуждали, другие в узких креслах возле журнального стола, третьи… – кто где.

Василь же Харитоныч, уперев надежно локти в стол, уложив подбородок в сцепку мозолистых ладоней, и слушал, и не слушал вовсю разговорившегося и раскрасневшегося ипотечного раба. В принципе, тот был вполне безобидным мужичком в пожизненно одних и тех же штанах, которого самого всю жизнь погоняли – безобиден ведь.
– Харитоныч, я тебе так скажу…
– У?..
– Во всем виновата власть!
– А…
– Но и не во всем!
– Угу…
Голову Василь Харитоныча на фоне звуко-мыслей хорошо захмелевшего собеседника терзали две вещи: одна важная, другая не очень.

Начнем со второй.

Вот вам очередной знаток счастья в виде гениального психолога, коим увлеклась жена и ее ближайшие подруги. И почему так? Жена ведь реально не глупая, два диплома в придачу. Сегодня он их учит какому-то там счастью, как стать такой, от которой все попадают – правда тут и учить не нужно, и так две третьих мужей уже на ногах не стоят, – а завтра очередной умник что им в голову вобьет? А если не им, а того хуже? Этим-то дурочкам тема выше сем-счастья не прокатит, а другим, да юнцам с горячей кровью?
– Что говоришь, Харитоныч? – спросил пьяный собеседник.
– А я что, вслух, что ли, сказал?
– Ну да. Про новости какие-то жуткие.
– А, было дело. По ящику мелькнуло, что очередной теракт.
– Ой, слышал. Проклятая заграница! Вечно у них этот… терр… религиозный. Выпьем?
– По пятьдесят. И ведь тоже ж вбили как-то в голову.

Но это момент сложный, слесарь-сантехник понимал, что политика – дело мутное и всегда бестолковое. Поэтому сейчас его больше интересовал другой, первый вопрос, куда более важный: как бы на даче матери зама прокурора так перенести раковину, чтоб милейшей старушке впихнуть туда еще и огромную стиральную машинку? Может, и зама прокурорского в нее присунуть, авось отстирается, ведь был же до назначения человек как человек, а теперь вот вам чин.
– Харитоныч, ты чего пальцем по столу-то фигуры непонятные выводишь?
– Так, не бери в голову, – отвечал тот, туша очередную сигарету.
– Я тебе вот что скажу!
– Опять власть плохая? Я согласен, только тему смени, а то у меня уже зубная боль началась.
– Сейчас полечим! По сто!
– По пятьдесят.
– Тогда мне дабл!
– Трибл! Лей как сказал!
– Ну все-все, наливаю как положено, не ругайся.
– Во-во, всю жизнь ты подчиняешься.
– Чего? – отрывая хмельной взор от танцующего горлышка бутылки.
– Твое здоровье!
– И твое, Василь Харитоныч. Толковый ты мужик!
– Я слесарь. Толковый. Может, ей ванну развернуть? Точно, тогда все поместится, – и опять что-то пальцем вывел на поверхности стола.
– Чего? Кому? Какую?..
– Да не тебе я.
– Вот. Вот!..
– Чего вот?
– Говорю ж, тлетв… тлетворное влияние Запада, а вы… вы все не верите!
– Больше не пей.
– Ничего подобного, я не пьяный! Почти не пьяный.
– Лучше б сильно, чем почти. Тогда б я понял.

Пока хмельной ипотечный раб в вечно одних и тех же штанах задвигал теории заговора, женщины спрашивали свою ярко выделяющуюся на общем плане богатенькую родственницу. О жизни они ставили вопросы под крепленое винцо:
– Значит, ты его обратно приняла, да?
– Куда ж денешься-то?
– Не в твоем это духе.
– По молодости было не в моем, – отмахнулась миллионерша.
– А что сейчас у тебя не так? Все есть: деньги, дом, квартира, дача, машина дорогая.
– Годы. Тоже есть.
– Простила, значит?

Та призналась, беря в руки бокал, затем ставя его обратно, попросив налить ей что-нибудь покрепче.

– Да, вот такая я малодушная оказалась. Думала, никогда не прощу, с порога спущу. Но годы прошли, французские крема морщины уже не прячут, даже седина на висках перестала волновать. Надоело все. И тут он. Жалкий такой, заброшенный, как уличный щенок. А ведь родной же, дочери у нас, две. А какой был когда-то! Меня обуздать абы кто не смог бы.
– Это ты в точку.
– А теперь вот, стоит и смотрит, молчит. Хоть в шею гони, он и на это согласен. Но выгони, и завтра не будет человека. Не чужого, взрослые ведь дочери у нас. Впустила. Говорю, вот тут, в прихожке диванчик, спать здесь ложись. Лег послушно. На следующий день я поздно приехала, ноги ломит, спина гудит, одно только радует – рублей полная калоша. И то уже не сильно радует – привыкла. Глядь, а квартира сияет, ужин приготовлен, даже перестирано все до последних… виноват, понимает, и даже не спорит.
– А тот, ну, бизнесмен был ведь у тебя?
– Душонка у него, как сито со ржой. Вернула я его к ненаглядной, пусть ей мозги пилит, мне на старости ни к чему.
– Дальше, дальше-то что? Вернулся, и?..
– А ничего, бабы, дело житейское, – продолжала миллионерша, держа в руках рюмку крепкого, сбавляя громкость. – Неделя, другая… Живая я ведь. Не выдержала.
– Выгнала?
– Ты романов любовных поменьше читай. Их хоть тоже часто бабы пишут, но они будто с луны, а не отсюда. Сдалась.
– Как?
– Вот так. Легла, не могу уснуть, и все тут. И он, слышу, ворочается с боку на бок. Да так мне хорошо знакомо, как он ворочается, что даже через дверь узнаю свое родное. Час ночи, два, третий…
– И?..
Она тяжело выдохнула, приблизила рюмку, готовясь опрокинуть:
– Вышла я к нему. В одной ночнушке. Идем, говорю, кровать согреем.
Миллионерша скорым жестом смахнула что-то с глаза, отвернулась, затем обратно.
– Ну и?.. Потом-то что?
– Дура, что ли?
– Прости, я не про…
– Я – дура.
– А он?
– А он плачет и руки мне целует. Ноги не дала. Не те уже ноги, не для поцелуев. Так, бабы!.. а ну-ка!..

Но и теперь выпить миллионерше не удалось, на шум за спиной на той стороне стола обернулась.

– А я говорю, Харитоныч! – из последних сил избегая мордой тарелки с объедками, пьяным соловьем заливался ипотечник. – Это все проделки Запада! Да, цивилизация! Да, прогресс!.. И деньга у них важная, да… Но они наши враги!

Василь Харитоныч уже точно знал, как переставит ванну, и завтра же интеллигентная старушка будет счастлива. Он ровным счетом не обращал на бредни собеседника внимания, напротив, его возгласы служили отличным заслоном от всеобщего галдежа, позволяли сосредоточиться и сконцентрировать вокруг блуждающего по столу указательного пальца тоже не совсем трезвый разум.

Ипотечник, все же угодив разок в тарелку с объедками, продолжал:
– Это они только так, тютеньки да лютеньки! Им нужна наша… жидкость! Черт, ну под землей которая, черная! Нефть! Газ! Наши богатства!

Василь Харитоныч, наконец, обернул на него взор, выражающий сочувствие. Снял с брови собеседника прилипший кусочек огурца.
Но в эту минуту другой чей-то, и тоже супруг, почти трезвенник и абсолютный язвенник, заговорил:
– А разве не так, Василь Харитоныч? Разве он не прав?
Кстати, этот самый чей-то трудился в районной налоговой инспекции, состоял десятой ногой на киселе, но бумажки и файлики содержал в предельной осторожности и пуще всех мог командовать уборщицей.

Слесарь даже мысли о перестановке ванны потерял, ведь он их ни за какую политику не трогал, тем более спорить ни с кем не собирался. А они галдят, да не перестают. Ну хорошо, спорьте сами, я-то тут при чем!
– Ты вот все молчишь, молчишь, но по глазам же вижу, не согласен, – не мог теперь угомониться начальник уборщицы. – Вот когда Америка была нам другом?
Василь Харитонычу это надоело, и он ответил, невзирая на то, что никакого дела ему нет до Америки:
– А когда врагом?
– Да всегда!
– Ну, может быть.
– Не может быть, а сто процентов! И если мы оборонку не того!..
– А она есть? – больше ради подразнить, сказал Василь Харитоныч, собираясь закончить застолье, чтобы не перебрать и завтра быть в форме.

Начались негодования, во время которых миллионерша, до сей поры с рюмкой крепкого в руке, продолжала смотреть в сторону слегка пьяненького и совершенно умиротворенного слесаря, уж очень он ей сейчас нравился.
– Харитоныч, а вот если нападут, что тогда? – очередной подпитый глас заумного эксперта.
– Не знаю, – отмахнулся тот.
– Во-во! Оборона, она!..

Поднявшись и вылезши из-за стола, проходя мимо язвенника-полутрезвенника, слесарь положил тяжелую руку на его хиленькое плечо, взглянул небрежно сверху, с открытой насмешкой спросил:
– А если паспорт предложат?
– Чего?
– Если они тебе свой заокеанский паспорт предложат, побежишь за вражьей бумажкой-то, а? Побежишь, – дохлопнул по плечу Харитоныч. – Первым и без оглядки, пока другие не опередили.
– Да!.. Да я!.. За нашу!..
– Да сиди ты. Побежишь – не страшно. Только в погоне за златом на своих доносы не строчи.

И тут миллионерша, в одной руке рюмка, другая в кулак, громко, как тост, заявляет:
– Эх, Василь Харитоныч! А я всегда говорила: мудак хорошим слесарем не станет! Твое здоровье, дорогой ты мужичок!

——-

(Ноябрь 2020г. )