Это не женщина, сынок

В память об Отце.
(04.08.1928 — 18.03.2005). 

Я учился в одном из старших классов, точно не помню в каком, да и не суть. Пора теплая, солнечная, трамвайчик, мирно и скоро бегущий по рельсам от центра родного города в сторону нашего района – соседнего с центральным.

Мы с отцом вошли в средние двери, пробили компостером талончики по три копейки за каждый, и я плюхнулся к окошку на двойное сиденье. Отец должен был сесть рядом с краю, но остался стоять.

– Пап, ты чего не садишься?

Он ответил, что хочет постоять, а я всегда знал, что да, отец далеко не молод, но он силен, в нем море энергии.

Прежде чем пересесть на место с краю, я посмотрел вбок, в его сторону:

Выше среднего роста, статный, уверенный, жесткое и спокойное выражение лица, костюм, светло-голубая рубашка, взгляд куда-то вдаль – он о чем-то размышлял.

Я все же пересел, поближе к нему – это то, чего уже никогда хватать не будет, никогда.

На одной из следующих остановок вошли люди, и на треть пустой трамвайчик теперь заполнен, не до отказа, но сидячих мест не осталось. Я обернулся по сторонам, может, кому-то нужно уступить, пока отец за ухо и прилюдно не поднял, но сейчас опасаться за свои уши не было необходимости.

Место у окошка кто-то занял, а я же теперь больше походил на полусонного гусенка, вчера вернувшегося с практики, с каких-то полей, где мы, школьники, занимались не пойми чем, но утомились изрядно, скорее больше от отлынивания.

И вот в нашем трамвайчике прямо возле нас пристроилась некая достаточно молодая гражданка. Я заметил ее в окно еще до посадки, уверен, что отец тоже, когда та чванно лускала семечки, бесцеремонно выплевывая шелуху. Теперь же эта мамзелина демонстративно навалилась на поручень впереди стоящего сиденья, всем видом давая понять «Подъем, школота!»

Я почувствовал неприятное жванно-семечковое амбрэ, и вызывающий взор упитанной гражданки лет эдак после тридцати, под сорок, взял меня в свой прицел. И если до этого момента она излучала желание что-нибудь погромить, эдакая вышибала лучших торговых мест на центральном рынке, то теперь мамзелина выглядела едва ли не несчастным пенсионом после каторжного труда в три смены на горячих печах. Взор лишь совершенно не соответствовал принятой ею позе.

Разумеется, я сразу же захотел встать, как вдруг отец… – даже не знаю, какая муха его сегодня укусила поутру.
Его крепкая рука увесисто легла на мое плечо, и я услышал сверху: «Сиди».
Но я…

– Я сказал, сиди! – не очень громко, но крайне уверенно прозвучал его голос, вот прямо будто сейчас, несколько минут назад, стоит только глаза на мгновение прикрыть.

Остановка «Мамаев Курган», через одну наша – очень близко, но мне казалось, что этот путь трамвайчик пробегал целую вечность, которую наполняли негромкие голоса осуждения вкупе с недовольными лицами.

– Такой солидный человек и… надо же…
– Вот отсюда и дети…
– Видать, партийный.
– Начальник важный.

Да, мой отец был партийным по убеждению и до конца. Он из тех, кто присягает единожды и знамен не меняет.

Да, он солидно выглядит, но за всем этим где-то мелькнула Сталинградская битва, выпавшая на его тринадцати-четырнадцатилетний возраст, ранения, госпиталь, детдом, четыре года военной службы на Дальнем Востоке, завод и работа на станках, разгрузки железнодорожных вагонов с углем по ночам, параллельно вечерняя школа, когда самому уже под тридцать, институт. Теперь он инженер, одно из главных должностных лиц научно-исследовательского института автоматизированных систем управления, одновременно избираемый и несменяемый народный заседатель в суде, коммунист.

Все это хорошо, меня всегда брала бесконечная гордость за отца, но вот данную ситуацию, когда колдыбаться еще целую остановку, нужно было как-то пережить. Хорошо ему, стоит себе как статуя ничем не прошибаемая, пока мамзель шипит и кто-то в такт ей вторит, а мне бы живым досидеть под таким испепеляющим вниманием общественности. Да-да, в проклятом СССР старик или женщина могли наглого здорового подростка за ухо поднять, да еще и милицией пригрозить. Во всяком случае, так было в моем родном Сталинграде. И данная особа именно это сейчас бы и сделала.

– Вставай, пошли, – послышался уверенный низкий голос сверху, и я не помню, как поднялся. Как старался не смотреть на готовую задушить меня мамзелину, ощущал только непрошибаемую отцовскую стену и то, как он подтолкнул меня к выходу, к кому-то обратившись: – Товарищи, разрешите пройти.

О счастье и свобода на свежем воздухе!

Ветерок с Волги доносился и сюда, слегка трепал седые волосы отца, пока тот по обычаю доставал спички и пачку «Родопи» без идиотской угрозы «Курение убивает!», а более мирно «Минздрав СССР предупреждает…»

– Пап…
– Чего?

Естественно, я задал вопрос, выражая полное непонимание, разве не он сам столько мне говорил, объяснял, что нужно… где я не могу и как должен себя вести. Боже, сколько всего внушал и внушил мне отец! А тут?..

Но с его стороны последовал неожиданный ответ, после того как он склонил набок голову, прикурил, умело укрывая огонек между ладонью и сомкнутыми пальцами.

– Это не женщина, сынок.
– ?..
– Баба. К тому же большая нахалка.

Он посмотрел на меня, наблюдая, как в моем мозгу шарики заезжали за ролики, как тогда мы выражались, а когда я спросил:
– И что, если я вижу такую, место не уступать?

Он опять-таки неожиданно ответил:
– Ни в коем случае! Уступать.

Я ничего тогда не понял, а отец пояснил:
– Главное, чтобы ты такие случаи видел.

Мы пошли в сторону дома, а на мой комментарий относительно возмущений некоторых граждан, там, в трамвае, отец сказал, что это его совершенно не интересует и никак не беспокоит.

Возможно, по причине неожиданности ситуации, я где-то немного приукрасил, что было бы вполне естественным для обычного сына, бесконечно любящего своих родителей и восхищающегося ими. Но это только возможно, потому как подобные моменты случались, не часто, но достаточно, чтобы не забыть, как например:
«Быстро встал и убрал, мама – не прислуга!»
Или…

А, не важно, как не слишком важен и совсем недавний случай при выходе из магазина:

Подобная мамзелина, за три дня не обцелует даже бегемот, нагло бросает мимо урны окурок, полностью игнорируя тут же убирающегося молодого узбека – он же не человек, и тем более не москвич, и подталкивает своего усатого суженого в сторону входа в магазин, при этом не стесняясь в выражениях и не обращая внимания на милую мамашку с ребенком.

Я демонстративно не уступил дорогу, жалея, что за свинство нет ответственности, лучше уголовной. Две пары зенок явно посверлили мне спину, а я почему-то вдруг вспомнил:
«Это не женщина, сынок».

Уже шестнадцать лет как нет Отца. Но чем дальше, тем больше и сильнее я поражаюсь ему, его образу жизни и принципам, порой даже противоречивым, но всегда выверенным и бескомпромиссным. Бесконечно дорог тот след, который он во мне оставил. Для меня.

. . .

18 марта 2021 года.