Честная женщина

Молода, хороша собой, с проницательным взором, в котором одновременно отображались честность, порядочность, глубина и… детская наивность. Прекрасная детская наивность и бесконечная впечатлительность, если было чем. Или кем.

Поздним вечером она ступила на платформу, теперь шла не спеша, думала, вспоминала, улыбалась жизни и самой себе. И такой прекрасной казалась ей жизнь, что, конечно же, было правдой. Потому что в поезде она познакомилась с удивительным человеком. Не важно, кто это был, какими невероятными качествами обладал, или не обладал, но один дар имел бесспорно – очаровать любого, кто мог очароваться.

– Потрясающий человек! – вслух говорила Нина, медленно переступая с каблучка на каблучок, неосознанно улавливая приятное цоканье. – Почему не все люди такие? – она так мило улыбалась, что сравниться могло лишь с тем оттенком радости на красивом лице, который без сомнения свидетельствовал о ее личном счастье.

Имела ли Нина это личное счастье, или пока еще не время – никто не знает. Равно как и мы пока не знаем нашу очаровательную героиню, так ленно, отчасти грациозно ступавшую шажочек за шажком, по затемненной и местами освещенной вечерней платформе.

– Вам плохо?

После такой приятной поездки в скучном поезде Нина благодарила судьбу, которая познакомила ее со столь прекрасным собеседником, который столько невероятного о себе рассказал, что даже не верилось, в существование таких людей. И теперь она готова была ответить искорками счастья любому, абсолютно любому человеку, если тому сейчас не хорошо.

– Вам плохо? – переспросила она сидевшего на лавочке молодого человека, как–то неестественно ссутулившегося.

Молодой человек, не очень, правда, молодой, как засвидетельствовало его лицо, поднял на Нину тоскливо-серый взгляд.

– Нет… Хотя… да, плохо.
– Я могу вам помочь? – искренней была в своем порыве Нина.
– Ничем. А мы знакомы?
– Нет. Извините, – она поняла, что ее доброта и благодушие несколько неуместны, и, еще раз извинившись, пошла дальше в сторону железнодорожного перехода.
– Простите! – послышалось за спиной, и Нина обернулась.
– Вам не за что извиняться. Я просто подумала, что, может быть, вам нехорошо, – уже оправдывалась Нина, немного потупив взгляд перед вполне симпатичным молодым мужчиной, который был немного старше нее, но вот насколько опытнее, она видеть не могла.

Ох уж эта ее девичья наивность и едва ли не детская впечатлительность!

– Я – Михаил. Как вас зовут?
– Нина. Извините, мне пора.
– Можно я вас провожу?
– Но?..
– Только до остановки, где вы сможете взять такси и доехать до своего дома. Или?.. Наверно, вас встречают.

По ее глазам и собственному опыту Михаил быстро понял, что Нину сейчас никто не встречает. Может быть, и есть кому встречать, но тогда бы она не шла так медленно по платформе в столь поздний час или вообще бы шла уже не одна – значит, путь открыт. А уж как она улыбнулась и потупила глазки – однозначно он сразу же произвел на нее впечатление. Он вообще это умел.

– Нет, не нужно. Спасибо, Михаил, я сама дойду.
– Я только что проводил любимую женщину, вот и грустил. Я не сделаю вам ничего плохого, не беспокойтесь.
– О, – несколько облегченно протянула Нина и даже не заметила, как шли они уже не просто рядом, а именно вместе. – Надолго проводили? – искрились ее глазки.
– Насовсем, – тихо ответил Михаил.
– Да?.. Простите.
– Ничего. Это жизнь. Это всего лишь жизнь, – Михаил смотрел себе под ноги и чуть, на полшага, отстранился в сторону.

Затем Михаил, будучи в грустно-романтическом настроении, предложил прочесть своей спутнице стихи. Собственные. Конечно же, она охотно согласилась. Он их прочитал, и они были прекрасны. Не удивительно, ведь автор не бездарен. Даже талантлив. Порядочен, как мужчина, или нет, это уже другой вопрос, но талант его сейчас блистал.

– Здорово! – Нина не могла поверить, что жизнь на протяжении одних только суток, подарила ей столько впечатлений. Сначала великолепный собеседник и невероятный попутчик в поезде, теперь Михаил – такой романтичный, такой… Такой, в общем. – Вы пишете стихи?
– Да, иногда… когда хочется. Или когда грустно.
– А еще что-нибудь прочитаете?

Следующие стихи не могли не тронуть.

Михаил признался, что еще он любит живопись, особенно, когда ему одиноко. Нет, он не изгой. Более того, его просто обожают многие женщины, уважают друзья, но порой ему так одиноко среди людей… вот и появляются стихи, картины.

– Я уверена, что ваши картины не менее прекрасны, чем поэзия.

Михаил тонко почувствовал нужный момент и не упустил его. Момент, когда надо уйти, чтобы оставить себя в мыслях женщины.

– Нина, спасибо вам за эту теплоту. Вон ваша остановка. Давайте, я посажу вас на такси и пойду домой. Теперь мне хочется побыть одному. Я же не примитивного знакомства здесь искал.
– Конечно-конечно!
– Не говорите ничего. Вы – прекрасны! Если жизнь еще когда-нибудь нас сведет, я буду бесконечно рад. От всей души желаю вам счастья! Вы его больше всех на свете заслуживаете!
А на прощание, Михаил, как бы невзначай спросил ее телефон, подчеркнув, что это ровным счетом ничего не значит, так, вдруг что-то… ведь все мы люди, и всегда должны ими оставаться.
– Хорошо, Михаил, запишите.

. . .

Прошло некоторое время. Состоялась еще одна, как бы случайная встреча между, о которой Нина никому не сказала.

Еще через несколько дней она посетила мастерскую Михаила, прихватив с собой близкую подругу, прожужжав той все уши, с каким уникальным человеком свела ее судьба.

– Нин, а ты уверена, что этот мужик тебе нужен?
– Что ты говоришь?! – возмутилась Нина. – Какой мужик? Это талантливый человек! При чем здесь мужик? Пойдем, когда ты услышишь его стихи – обомлеешь и поймешь меня! Я уверена, что и картины его будут нечто!
– Ну, пойдем–пойдем, – прозаичным последовал ответ подруги.

В собственной мастерской Михаил был неотразим. Шарм во всем: остроты в адрес свой и мира, отличные шутки и веселые анекдоты. И все это в разумную и выверенную перемешку с едва заметным грустным взором, невзначай брошенной фразой искусно прикрытого самобичевания, типа, он сам во всем виноват.

– Нин, о чем это он? – тихо спросила подруга, когда хозяин ненадолго отлучился.
– Он недавно с любимой женщиной расстался, – ответила Нина с нотками сердечного сожаления, – не понимаю, как можно такого человека оставить.
– А я бы его метлой грязной гнала!
– Что?!
– Но стихами, паразит, зацепил. И холсты его ничё, даже если ничего в этой мазне не смыслишь. Пойдем отсюда, надоело.
– Перестань! Неудобно. Ну чего ты? Не кинется же он нас… хм, насиловать.
– О-о!.. Сразу нет.

Нина так возмутилась, что не появись в комнате Михаил, подруги однозначно бы рассорились. Он быстро определил, что только одна из них может составить ему компанию, какую – он после решит, вторая же – лучше бы выметалась отсюда.

Но проводил поэт-художник обеих красавиц крайне тактично, выдав ряд искусных комплиментов Нине относительно ее подруги.

По дороге дамы долго спорили. Нина доказывала, что нельзя видеть в каждом человеке только отрицательное, потому что люди – прекрасные, и только небольшая часть из них – не очень.
Ее же подруга, напротив, стояла на том, что лучше она недооценит человека сразу, допустим, того же Михаила, но зато потом – какое счастье так приятно ошибиться. И уж во всяком случае, не будет убийственных сюрпризов, когда выйдет наоборот.

Подруги не сошлись во мнении и на том расстались до следующей встречи, когда вместе теперь пойдут в театр.

. . .

Но в театр они не дойдут. Зато до самого утра засидятся в привокзальном кабаке, распивая одну бутылку портвейна за другой. И было это совершенно не свойственно для них, но сама жизнь сейчас их поила зельем, а Нина безудержно рыдала.

– Но как? – недоумевала подруга. – Как такое могло случиться?! Неужели ничего нельзя сделать? Ты же честная, честная женщина, Нина!
– Нельзя!.. – сквозь град слез твердила подруга. – Ничего нельзя! Поздно! Никто мне не поверит! А он тем более!

. . .

Вчера. Это было лишь вчера.

Вечер. Звонок на мобильный, когда Нина возвращалась домой. Звонил, конечно же, Михаил и просил о встрече.

«Нина, прошу, только полчаса. Так мерзко на душе! Ну, почему люди такие… такие… не люди они, Нина!»
Добрая женщина хоть и торопилась домой, но все же не смогла отказать Михаилу в короткой встрече в ближайшем кафе, ведь она же не «не люди».

Столик с белой скатертью, хорошее вино, свечи.

– Но все это лишнее, Михаил! – убеждала его Нина, но тот лишь тупил грустное око и просил еще немного с ним побыть.

Хорошо, конечно. Она побудет.

– Я расстаюсь сегодня со своим прошлым. С таким прекрасным прошлым, – продолжал Михаил. – Навсегда.
– Неужели ничего нельзя вернуть? – спросила Нина, искренне сожалея, сама пока не догадываясь, что порой в жизни вернуть нельзя реально ничего.
– Нет, Нина. Ничего. Она не понимает меня. Ей нужны деньги, машины, и все только материальным. Проклятая меркантильность!
– Но ты же… – она даже не заметила, как они перешли на «ты», – ты же не бедный. У тебя хорошая машина, есть деньги, сам говоришь. Я не могу понять.
– Да, есть. Мои картины неплохо продаются, помимо прочего дохода. Но, понимаешь, милая ты женщина, для меня материальное – это лишь малая и всего лишь необходимая часть жизни, моего внутреннего мира. Это простым мужикам достаточно принести домой зарплату, купить машину, холодильник и дачу, и его жена довольна. А я лучше на куске черного хлеба сидеть стану, но с прекрасным никогда не расстанусь. Ведь наша жизнь и так полна всякой ерунды!
– Я полностью с тобой согласна, Миша, – произнесла тихим голосом и с нотками грусти Нина, теряясь во времени и ауре, причиной чему был не только Михаил, но и второй осторожно навязанный фужер вина.

Какое–то время они были увлечены диалогом, обычным диалогом между простыми, но очень интересными людьми, радуясь, что на свете есть еще мужчины и женщины, способные общаться вот так, без всякой подоплеки. Да и не нужна была никакая подоплека Нине, по вполне понятным причинам.

Вечер удался. Но только вечер.

Они вышли на свежий воздух, и в голове у Нины поплыло. Она распрямила плечи, приняла достойную осанку и хотела уже попрощаться, сказав Михаилу, что он обязательно найдет свое счастье, потому что… потому что…

Но не успела.

Тот резко развернул ее к себе, достаточно грубо взяв за плечи, и нагло принялся целовать, прижимая и дав рукам пошлую волю.

Михаил принял лишнего, хотя не это было главной причиной такого шага. Он искренне уверовал в то, что Нина восхищена им как мужчиной, и теперь вопрос обладания ею – уже не вопрос. Заодно, завтра с друзьями, такими же «художниками» и «стихоплётами», будет чем похвастаться. «Только бы замуж потом не навязывалась, красотуля с роскошной грудью», – мелькнула мысль в разуме Михаила в те секунды, пока он давал свободу своей наглости.

И как назло, со стороны их объятия выглядели именно как объятия, а не будто один держит обнимая, другая вырывается.

Нина рванулась шокированная, но не получилось, желала закричать на весь мир: «Ты! Как ты мог, негодяй?! Я же!.. Отпусти!..»

Но вырваться и закричать Нине не удалось. А когда она все-таки высвободилась, несколько раз тяжело, глубоко и нервозно набрала в легкие воздуха, чтобы разом выдать все, чем кипела ее оскорбленная душа в этим минуты, вмиг онемела.

Медленно, боясь и себя, и своей тени от уличных фонарей, и всего вокруг, повернула наполненный ужасом взгляд и… едва не рухнула здесь же на тротуаре у проезжей части.

В поле зрения мутно проявился широкий темный капот слишком хорошо известного ей автомобиля, на противоположной стороне от которого стоял и не верил своим глазам строгого и выдержанного вида мужчина.

– Саша? – исступленно выкрикнула женщина и вмиг почувствовала, как ноги стали ватными, а все тело охватил дикий озноб.

Александр, весь бледный, обошел автомобиль, посмотрел на жену – она явно после ресторана и прилично во хмелю, ее глаза сейчас, как кривое зеркало души, – медленно перевел взгляд на Михаила.

– Это… – начал оправдываться перепуганный горе-стихоплёт, – она сама… мужик, клянусь, я не знал!

Александр понял, что просто ударить этого паразита не сможет, слишком кипело все внутри, а реальность последствий отошла на задний план. За его плечами много что было, поэтому остатки разума трубили и держали, объясняя, что он его не ударит, а скорее всего, попросту убьет. Саша это и умел, и мог. А самое страшное – желал.

– Саша! – из последних сил выкрикнула Нина, и ее красивое лицо исказилось нестерпимой болью. Безвозвратностью. Может быть, кому-то и возможно было бы что-то объяснить, как-то или чем-то убедить, распив бутылку или ящик, но это не про ее Александра.

Да и не ее он уже был.

Его скулы заметно пару раз сыграли, губы изобразили тиски, после чего он сел в машину и уехал. Возможно, навсегда.

Мгновенно исчез и Мишаня-художник. Тоже навсегда, что вполне логично.

Рыдающая Нина еще долго стояла посреди ночной улицы вблизи проезжей части возле дорогого ресторана. Прохожие оборачивались, почти никто не решался предложить ей помощь, и лишь некто безвольно обронил: «Вам плохо?»

. . .